SPQR. История Древнего Рима - Мэри Бирд

Примеры этого варьируются от изображений римских императоров в римской провинции Египет, которые выглядят как традиционные египетские фараоны, до вычурной скульптуры на фасаде храма Сулис-Минервы в римском городе Бат на юге Англии. В некоторых отношениях это очевидный пример крайней романизации: скульптура была частью классического храма, построенного по архитектурному проекту, неизвестному в Британии до римского завоевания; храм был посвящен кельтской богини Сулис, которая в настоящее время рассматривается как эквивалент римской Минервы. В храме соединились различные элементы, начиная от медальонов из дубовых листьев до поддерживающих фигур Виктории-Победы, прямиком непосредственно из традиционного римского репертуара. Но в то же время это яркий пример того, как провинциальная культура не смогла или, вернее, не пожелала стать вполне римской.

94. В Бате имеется противоречие между жесткими классическими очертаниями фасада и бородатой центральной фигурой. Предполагалось, что это – кельтское изображение классической горгоны с волосами-змеями, но горгона была существом женского пола, а здесь изображен мужчина. Или это лицо бога Океана?

Наиболее примечательный случай взаимодействия подобного рода можно наблюдать в грекоязычных провинциях, где необыкновенное литературное и культурное возрождение было одним из результатов того, что мы сейчас назвали бы «колониальным конфликтом». В ранний период римской военной экспансии за рубежом, начиная с III в. до н. э., римская литература и изобразительное искусство формировались в диалоге с греческими образцами и предшественниками. Поэт Гораций преувеличивал, когда в конце I в. до н. э. охарактеризовал этот процесс как культурное поглощение: «Греция, взятая в плен, победителей диких пленила, // В Лаций суровый внеся искусства».[94] Это было гораздо более сложное взаимоотношение, как показывают и собственные стихи Горация. Для Рима характерно сочетание преклонения перед греческой культурой с амбициозными преобразованиями греческих литературных моделей в собственные и прославлением латинских традиции. Но все же по сути Гораций был прав.

В Римской империи первых двух столетий новой эры эти взаимоотношения приняли другой оборот. Дело было не только в том, что многие греки, как и многие бритты, восприняли такие обычаи, как римская баня и посещение боев гладиаторов. Преобразование местной культуры на востоке империи никоим образом не было столь радикальным, как на западе, но при этом искушенные греки не смотрели свысока на кровавый спорт жестоких римлян. Существуют явные свидетельства того, что греческие театры и стадионы были приспособлены для боев гладиаторов и охоты на диких зверей, доказательства этому – следы от креплений сетей, предназначенных для обеспечения безопасности зрителей. Но самое поразительное – изобилие литературы на греческом языке, в которой власть Рима либо дается фоном, либо описывается напрямую, но в игривом, сатирическом стиле, с пассивным сопротивлением, любопытством или восхищением. Количество этой литературы огромно. Подавляющее большинство сохранившейся древней греческой литературы относится к этому периоду Римской империи. Чтобы получить представление об объеме этой литературы, можно назвать только одного из этих авторов II в., Плутарха – биографа, философа, публициста и жреца знаменитого греческого Дельфийского оракула, работы которого имеют объем, в пересчете на современные страницы равный почти всем уцелевшим сочинениям V в. до н. э. вместе взятым, от трагедий Эсхила до истории Фукидида.

Греческие описания империи колеблются от усердного восхваления римского правления до явной критики. Например, в 144 г. Публий Элий Аристид, ипохондрик, написавший несколько томов о своих болезнях, выступил с речью «Похвала Риму» перед императором Антонином Пием. Эта речь, возможно, была хорошо воспринята в то время, но сейчас ее довольно противно читать даже тем, кто привык читать между льстивых строк. По его словам, Рим превзошел все предыдущие империи, установив мир и процветание повсеместно: «Пусть же будут призваны все боги и все дети богов, и пусть они даруют этой державе и этому Городу вечное процветание до тех самых пор, пока скалы не поплывут по морю».[95] Примерно в то же время Павсаний написал десять томов «Путеводителя по Греции» (Periegesis), в котором он дает римскому владычеству противоположную оценку: он желал бы его незаметного исчезновения. Какой бы ни была личная судьба Павсания (мы почти ничего не знаем о его жизни), рассказывая про памятники, достопримечательности и обычаи Греции, от Дельф до Южного Пелопоннеса, он вообще не упоминает большинства зданий на своем пути, построенных римлянами или на римские деньги. Это был не столько путеводитель в современном понимании, сколько литературная попытка повернуть время вспять и воссоздать образ Греции «без Рима».

Однако именно плодовитый Плутарх предпринял систематическую попытку определить отношения между Грецией и Римом, проанализировать их различия и сходства и ответить на вопрос, в чем состоит греко-римская культура. Темы его сочинений очень разнообразны: например, есть эссе о том, как слушать лекции, как отличить льстеца от друга, рассказ об обычаях его храма в Дельфах. Он исследует детали религии, политики и традиций, которые отличали (или объединяли) две культуры. Почему, задавался он вопросом, римляне начинают новый день в полночь? Почему римлянки носят белые одежды в трауре? Но особенно интересны его «Сравнительные жизнеописания», серия парных биографий (до настоящего времени сохранились 22 пары), в которых он рассказывает про одного греческого и одного римского деятеля с кратким сравнением в конце. Он сопоставляет двух отцов-основателей: Ромула с не менее легендарным греческим Тесеем; двух великих ораторов, Цицерона и афинского оратора Демосфена; двух великих завоевателей, Юлия Цезаря и Александра Македонского; и пару столь же известных предателей, Кориолана и его современника, блистательного, но ненадежного афинянина Алкивиада.

Современные историки, как правило, разбивали эти пары и читали их как отдельные истории жизни, полностью игнорируя замысел Плутарха, ведь это были не просто биографии, это были целенаправленные попытки оценить великих мужей (все это, конечно же, мужчины) Греции и Рима в сравнении друг с другом, подумать об относительных преимуществах и недостатках двух культур и о том, что значило быть «греком» или «римлянином». Конечно, имеются свои сложности: поместить римских деятелей в одну «обойму» с древними греческими героями, или, если посмотреть под другим углом зрения – сравнить персонажей из древнего греческого прошлого с представителями народа, который во времена Плутарха правил миром. В известной степени это было осуществление проекта, который наметил 250 годами раньше Полибий: будучи греческим заложником в Риме и другом Сципионов, он предпринял первую попытку сравнительной политической антропологии Рима и его империи и постарался методично объяснить, почему Греция проиграла Риму.

Характерной чертой Римской империи было широкое культурное взаимодействие, которое происходило не только в головах ее жителей, будь то скромного гончара или древнего мыслителя, и не ограничивалось адаптацией жизни провинций к власти Рима, хотя это и составляло важную сторону дела. По всей империи происходили постоянные передвижения людей и товаров, которые способствовали культурному разнообразию, принося колоссальные доходы одним и разоряя других. Это был мир, в котором впервые в таком масштабе люди могли устроить жилье, сделать карьеру и лечь в могилу очень далеко от места своего рождения; мир, в котором население Рима кормилось продуктами питания, выращенными в дальних концах империи, мир, в котором, соединяя разные концы Средиземноморья и территории за его пределами, коммерсанты знакомили с новыми вкусами, запахами и предметами роскоши – специями, слоновой костью, янтарем и шелком – не только самых богатых. Среди разных украшений в одном достаточно простом доме в Помпеях находилась изысканная статуэтка из слоновой кости, сделанная в Индии; а документ из форта в Виндоланде показывает, сколько было закуплено перца с Востока.