Враг рода человеческого - Вольфганг Хольбайн

Бреннер услышал шорох и, оглянувшись, увидел силуэт человека, ковылявшего к ним. В сумерках этот человек казался призраком, и его жуткий образ еще больше воспалял фантазию Бреннера, рождая в его душе страхи.

Человек, приближавшийся к ним, был похож на труп, сгоревший в огне. Его одежда превратилась в пепел и спресовалась в угольную пыль, которая въелась в плоть живого мертвеца. Лицо, вся голова и руки превратились в одну сплошную рану, из которой бежала кровь, Бреннер не думал, что этот сгоревший в огне человек мог хотя бы что-нибудь видеть. На месте его глаз образовались огромные волдыри, а губы были растянуты в неестественную улыбку. Человек сильно прихрамывал, как будто у него была сломана нога, и оставлял за собой кровавые следы, четко отпечатывавшиеся на снегу. Казалось, что это был оживший труп, он просто не мог двигаться! Однако он двигался, приближаясь к Бреннеру и Йоханнесу. Более того, этот человек волочил за собой свою искореженную винтовку. Если он действительно произвел из нее выстрел, то это настоящее чудо. Эта винтовка по всем законам должна была взорваться у него в руках.

Однако Бреннер все еще не испытывал никакого страха, хотя такое чувство вполне было бы оправданным. Этот живой труп походил на демона — демона, который таился вовсе не за дверью, ведущей в подвал, а в опустившейся над миром вечной ночи. Этот демон вышел из тьмы и убил Салида, а затем он убьет Йоханнеса, а также его самого, Бреннера. Бреннер, конечно, мог бы убежать от этого призрака, смешно ковыляющего к ним, волоча свои ноги. Но куда он мог убежать? И зачем? В мире больше не существовало места, где бы он мог укрыться. Кроме того, Бреннеру надоело убегать от опасности. Всю свою жизнь он только и делал это — он убегал от чего-нибудь или от кого-нибудь, причем чаще всего от себя самого. Но теперь он устал и больше не хотел ни от кого убегать.

Но этот кошмарный призрак явился сюда, по-видимому, не для того, чтобы уничтожить их. Он подходил с трудом, касаясь плечом каменной стены и оставляя на ней кровавый след. Когда человек приблизился, Бреннер почувствовал запах горелого мяса и раскаленного металла. Бреннер не тронулся с места, но и живой труп не предпринял ничего. Казалось, он не хотел причинять вреда ни ему, ни Йоханнесу. Сильно прихрамывая, он подошел к трупу Салида, остановился над ним и снова поднял свою винтовку. Дуло было направлено прямо в голову палестинца, но пальцы не слушались обожженного человека, и он никак не мог спустить курок. Он вынужден был снова опустить свое оружие, и его пальцы разжались, и винтовка упала на землю. Он сделал пару неуверенных шагов, из его груди вырвался странный клокочущий звук, как будто он пытался что-то сказать, а затем он протянул руку в сторону Бреннера. В этом жесте не было ничего угрожающего, скорее он походил на мольбу о помощи.

На этот раз Бреннер все-таки отступил на шаг назад, содрогаясь от отвращения. Слишком ужасной выглядела искалеченная рука живого трупа, от которой распространялся приторный удушающий запах. Человек опустил руку, бросил умоляющий взгляд на Йоханнеса и наконец обернулся к распахнутой двери. На его красное от ожогов лицо упал мерцающий свет факела, и в этот момент незнакомец еще больше стал похож на демона. Шатаясь, он приблизился к дверному проему, шагнул за порог и остановился на краю верхней ступени лестницы, стараясь сохранить равновесие.

Салид зашевелился. Бреннер заметил его движение боковым зрением, но не придал этому сначала значения, думая, что ему это только показалось. Ведь Салид был мертв, мертв окончательно и бесповоротно! Пуля буквально разорвала его горло, и палестинец лежал в огромной луже крови. И все же, несмотря на это, он шевелился. Жизнь и смерть изменили свое содержание, это были уже не те понятия, к которым привык Бреннер.

Салид медленно, с трудом приподнялся и потянулся за своей винтовкой. Пуля, должно быть, пробила не только его мышцы и сухожилия, но и раздробила кости, так что голова Салида болталась из стороны в сторону, но его руки тем не менее крепко сжимали оружие. Громкий звук, с которым палестинец передернул затвор, был похож на пушечный залп, его эхо разнеслось под аркой толстых каменных стен.

Обожженный человек повернулся и уставился на Салида. Несмотря на его сгоревшее лицо, Бреннер уловил выражение безграничного страха на нем.

— И все же это свершилось, — прошептал человек.

Но в этот момент раздался пронзительный крик Йоханнеса, такой ужасный, как будто в него тоже попала пуля.

— Нет! — кричал патер. — Нет! Не надо больше! Я больше этого не допущу! Не надо!

Он бросился вперед, не обращая внимания на то, что тем самым оказался на линии огня, встав между обожженным человеком и Салидом. В отчаянии патер вцепился в Салида, стараясь вырвать из его рук оружие, но было уже поздно. Возможно, Йоханнес сам способствовал тому, что Салид нажал на курок.

Раздался глухой звук выстрела. Йоханнес опять закричал, но на этот раз от боли, однако он не выпускал Салида из своих рук, еще крепче вцепившись в него.

Салид снова выстрелил. Выстрел отбросил Йоханнеса назад, но патер не выпустил плечо Салида из своих цепких пальцев, увлекая палестинца за собой. Оба кубарем покатились в дверной проем и, сбив обожженного незнакомца с лестницы, рухнули вслед за ним в глубину подвала.

Бреннер опрометью бросился к лестнице, но он не мог помочь скатившимся по крутым ступеням в глубину подвала людям Все трое достигли уже подножия лестницы, прежде чем Бреннер успел преодолеть лишь половину ступеней. Но, несмотря на это, Бреннер продолжал прыгать со ступеньки на ступеньку, а последний участок лестницы преодолел одним прыжком, упал на колени и вскрикнул от страшной боли, пронзившей его коленную чашечку. И все же, превозмогая боль, Бреннер стал на четвереньки и пополз к неподвижно лежавшим на площадке людям, только что скатившимся сверху.

Он уже ничем не мог помочь им, было слишком поздно. Салид лежал с широко раскрытыми глазами в огромной, быстро растекавшейся луже крови. Обожженный человек находился чуть поодаль и тоже лежал совершенно неподвижно, по-видимому, он был мертв. На крутой лестнице, состоявшей из тридцати пяти ступенек, легко было сломать себе шею. Сам Бреннер четыре дня назад проделал уже этот путь, но его спасла какая-то неведомая сила, сразиться с которой они явились сюда. Бреннер взглянул на обожженного человека лишь мельком и тут же подполз к Йоханнесу. Перевернув патера на спину, он убедился, что тот мертв. На его груди и животе зияли огромные раны, но лицо молодого иезуита хранило выражение мира и покоя. Мрачный огонек в его глазах потух, но они не были похожи на глаза мертвого человека. Бреннеру показалось, что эти глаза хотят ему что-то сказать, успокоить его. Йоханнес обрел наконец покой. Где бы ни находилась сейчас его душа, она чувствовала облегчение после ада, пережитого Йоханнесом здесь.

— Но почему? — еле слышно прошептал Бреннер, хотя ему хотелось кричать от отчаяния. Он хотел найти объяснение всем этим бессмысленным смертям.

Внезапно он услышал ответ на свой вопрос.

— Потому что это было необходимо. Для них самих и для всего человечества.