Дневник. 1873–1882. Том 2 - Дмитрий Милютин

После 15 лет реакции покойный император должен был убедиться в том, что одни строгости полицейские при полном произволе административном не ведут к добру: внутреннее положение России не только не улучшилось, но еще более расстроилось; крамола не угомонилась, а разрослась и ожесточилась; во всех слоях населения замечалось недовольство. Общий голос указывал на необходимость согласования и объединения действий правительства с целью водворения благоустройства и успокоения умов.

Для этого необходимо было прежде всего найти личность, способную к выполнению нелегкой задачи; выбор пал на графа Лорис-Меликова, человека умного, выказавшего в разных случаях свою энергию. В лице его соединены были звания министра внутренних дел и начальника высшей полиции; ему предоставили разработать программу предстоящей деятельности. Лорис-Меликов приступил к делу с полным сознанием того, что первой заботой должно быть восстановление законного порядка, и предложил целый ряд законодательных мер для удовлетворения насущных нужд разных классов населения.

Представленная им программа подверглась обсуждению целого комитета под председательством самого наследника престола, теперешнего императора, и была утверждена покойным императором за несколько часов до его кончины. Можно было надеяться, что возобновление законодательных работ, составляющих продолжение и довершение прерванных реформ, при содействии представителей местных интересов, способствовало бы как успокоению умов, так и подъему правительственного авторитета.

Выставлять предположения Лорис-Меликова первым шагом к конституции могли только те, кто и прежде запугивал императора Александра II и продолжают запугивать преемника его. Ни Лорис-Меликов, ни все, разделявшие его либеральные взгляды, не имели никаких конституционных замыслов, в которых их подозревали.

7 июля. Вторник. Нить моих размышлений и воспоминаний по поводу статьи Леруа-Больё в «Revue des deux mondes» была прервана на несколько дней приездом гостей и получением первого транспорта вещей, перевезенных из Петербурга. Один день провели у нас Горбуновы и Прянишниковы; другие два дня сын мой, приезжавший из Симферополя; в прошлое же воскресенье посетил нас Черепанов, и, таким образом, приходилось с утра до вечера болтаться без дела. В числе привезенных из Петербурга вещей получил я свои картоны с бумагами, так что могу теперь приняться за разборку этих бумаг и приведение их в порядок. Работа эта потребует довольно продолжительного времени; но пока не приступил к ней, возвращусь к прерванному разбору статьи Леруа-Больё.

Автор весьма удачно характеризует в следующих строках произведенные покойным императором реформы: «…Все эти реформы, выработанные комиссиями в борьбе соперничающих влияний, были предприняты изолированно одна от другой, отрывочно, непоследовательно, без определенной программы. Речь шла о том, чтобы создать новую Россию. Но ее создавали на фундаменте старого здания, без общего плана, без предварительной идеи, без архитектора, способного руководить работой. Таким образом, вводя кое-где дорогостоящие новшества и одновременно пренебрегая ремонтом, делая повсюду новые пристройки к старым стенам, император Александр II после долгих трудов добился только того, что сделал из России эпохи реформ недостроенное и неудобное жилище, где почти одинаково плохо чувствовали себя и друзья, и враги нововведений.

Это отсутствие плана было не единственным недостатком. Другим, не менее серьезным, было отсутствие государственного деятеля, подобного Петру Великому или Фридриху II, отсутствие государя или министра, способного вести и направлять дела. Не видя, куда идет, не зная, чего хочет, правительство, предоставленное разным влияниям, страшилось своих собственных дел и старалось втихомолку отобрать розницей то, что было им когда-то торжественно дано оптом; оно беспрестанно впадало в противоречие со своими собственными законами, урезая реформы, рискуя совершенно остановить в них живые соки и уничтожить их плоды».

Читая эту строгую критику реформ императора Александра II, с прискорбием должен сознаться, что автор отчасти прав: действительно, каждая из ряда реформ совершалась сама по себе, трудами особых комиссий, без общей связи. Но ошибка автора в том, что он произносит приговор всем реформам огульно, упуская из виду, что царствование Александра II разделялось резко на два периода: первые годы – собственно период реформ, и последующие годы – период реакции. Вся деятельность правительственная в этот второй и более продолжительный период заключалась в переделке и искажении работы первого периода. Взяли верх противники реформ, задавшиеся целью постепенно упразднить их. Какого же тут ожидать единства и стройного плана!

Автор справедливо указывает на неблагоприятные обстоятельства, омрачившие последние годы царствования Александра II (в особенности же на кончину императрицы Марии Александровны), а затем переходит к положению дел при воцарении Александра III, который, по мнению Леруа-Бельё, якобы упустил благоприятный момент, чтобы новыми разумными реформами предотвратить наступление общего неудовольствия и укротить ничтожную шайку подпольных революционеров. Из этих строк можно заключить, что французскому автору не были известны составленные еще при жизни Александра II и утвержденные им предположения Лорис-Меликова; ему неизвестно было, что предположения эти, подписанные самим наследником престола, снова подвергнуты были обсуждению в первые же дни по воцарении его и отвергнуты.

Затем автор продолжает: «…Но если благоприятный момент упущен, то разве из этого следует, что не надо ничего делать? Из того, что враги порядка вновь попытаются прибегнуть к бомбам и подкопам, что несколько фанатиков-революционеров, по большей части несовершеннолетних молокососов, ожесточенных перенесенными страданиями, не согласятся, вероятно, сложить оружие, несмотря на уступки правительства, разве из этого следует, что надо держаться за старый режим, который все уже считают отжившим? Разве это повод к возвращению строгого режима, который породил нигилизм и вызвал целый ряд ужасных покушений, не виданных еще историей? Наконец, разве это повод упорно заходить всё глубже в тупик, из которого нет выхода, вызывать всё новые преступления и оправдывать в глазах небольшой части населения злодеяния неисправимых заговорщиков? Разумеется, подобный образ действий не может послужить на пользу ни государю, ни династии».

Эти строки почти совпадают с мнениями, которые высказывались и мною, и некоторыми другими в совещаниях в присутствии молодого императора. Говорилось и то, что читаем в нижеследующих строках французской статьи: «Россия теперь переживает один из самых критических моментов своей истории; первые шаги государя, без сомнения, определят всё его царствование. Настоящее же положение не может продолжаться. Никто никогда не думал, что оно надолго переживет покойного императора».

K сожалению, не все разделяют это мнение, и всего прискорбнее то, что не разделяет его сам преемник императора Александра II. Приведенные строки, очевидно, написаны, когда не могло еще сделаться общеизвестным, на какую точку зрения станет новый самодержец России. В этом отношении можно было бы ожидать чего-нибудь более определенного в статье, появившейся в позднейшем номере того же «Revue des deux mondes», вышедшем 1 июня: «L’empereur Alexandre III et les réformes politiques en Russie». Ho статья эта далеко уступает первой статье. Автор ее не имел таких точных данных, как Леруа-Больё; он, по-видимому, ограничился выписками из появившейся недавно немецкой книжки: «Von Nicolaus I zu Alexander III» (Leipzig, 1881), приписываемой некоему Эккардту.