Сказки века джаза - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

– Прости меня, – мягко сказала она. – Сама не знаю, что со мной. Я сегодня что-то уж слишком раздражительна, не знаю даже почему. Прости.

– Да ладно, – пробормотал он. – Забудем об этом.

Он почувствовал неприятное смущение. Она что, специально напоминала ему о его неудаче?

– Я совершила ошибку, – продолжала она, все в том же нарочито мягком ключе. – Давай навсегда забудем об этом.

За это он ее возненавидел.

Через несколько минут они вышли на паркет танцевального зала, а дюжина покачивающихся грустных музыкантов специально нанятого джазового оркестра сообщили переполненному залу о том, что «я не буду одинок, пока со мной мой саксофон!».

Их пару разбил усатый мужчина.

– Привет, – укоризненно начал он. – Ты меня, конечно, не помнишь…

– Не помню только имя, – не задумываясь, ответила она, – но тебя помню отлично!

– Мы с тобой познакомились…

Его тоскливый голос остался где-то позади, потому что их пару разбил блондин, а незнакомцу Эдит промурлыкала общепринятое:

– Благодарю, потом еще потанцуем!

Блондин настоял на обмене энергичным рукопожатием. Его она классифицировала как одного из многочисленных своих знакомых «Джимов», – их фамилии всегда оставались для нее загадкой. Она даже припомнила, что у него было какое-то своеобразное чувство ритма, и убедилась в своей правоте, как только они начали танцевать.

– Надолго приехали? – уверенно выдохнул он.

Она откинулась назад и посмотрела ему в глаза:

– На пару недель.

– Где остановились?

– В «Билтморе». Заходите как-нибудь.

– Обязательно, – уверил он ее. – Я приду. Сходим куда-нибудь, выпьем по чашке чая.

– Согласна. Не забудьте!

Их пару с натянутой любезностью разбил брюнет.

– Не помните меня? – серьезно спросил он.

– Почему же? Вас зовут Харлоу.

– А вот и нет. Барлоу.

– Вот видите: все равно помню, точно три гласные! Вы тот самый, кто так чудесно играл на укулеле на вечеринке дома у Говарда Маршалла.

– Да, я играю… Но я не…

Пару разбил мужчина с выдающимися зубами. Эдит вдохнула слабый аромат виски. Она любила слегка подвыпивших мужчин: они всегда были веселы, податливы и любезны, разговаривать с ними было одно удовольствие.

– Меня зовут Дин, Филип Дин, – весело представился он. – Знаю, меня вы не помните, но я был на последнем курсе, а вы ездили в Нью-Хейвен к моему соседу по комнате, его звали Гордон Стеррет.

Эдит тут же посмотрела ему в глаза:

– Да, я дважды к нему приезжала – на бал «Башмак и лодочка» и на бал первокурсников.

– Вы его, конечно, уже видели, – беззаботно сказал Дин. – Он сегодня здесь. Я его видел минуту назад.

Эдит вздрогнула, хотя была абсолютно уверена, что он непременно будет здесь.

– О, нет, я еще не…

Их пару разбил рыжий толстяк.

– Привет, Эдит! – сказал он.

– О, привет…

Она поскользнулась и сбилась с такта.

– Прости, дорогой, – машинально пробормотала она.

Она увидела Гордона, вялого и бледного Гордона… Он стоял, опираясь на дверной косяк, курил и глядел в танцевальный зал. Эдит заметила, что он выглядел исхудавшим и больным, а рука, поднесшая к губам сигарету, дрожала. Они танцевали совсем недалеко от него.

– …приглашают так много никому не знакомых парней, что… – говорил ее низкорослый партнер.

– Привет, Гордон! – Эдит окликнула Гордона, оказавшегося прямо за плечом ее партнера. Сердце ее бешено колотилось.

Его большие черные глаза смотрели прямо на нее. Он шагнул к ней. Партнер развернул ее; она услышала, как он проблеял:

– …но половина парней из тех, кто приходит, просто напиваются и вскоре уходят, так что…

Тут сбоку послышался низкий голос:

– Прошу прощения… Разрешите пригласить?

И вот она уже танцует с Гордоном; он обнимает ее рукой; она чувствует, как эта рука судорожно напрягается; чувствует, как растопырены его пальцы у нее на спине. Ее рука с миниатюрным кружевным платочком зажата его рукой.

– О, Гордон! – еле слышно произнесла она.

– Привет, Эдит.

Она опять сбилась с такта – ее бросило вперед, и она коснулась лицом черной ткани его смокинга. Она любит его – она была уверена, что она его любит! А затем на минуту воцарилась тишина, и у нее вдруг возникло незнакомое тревожное чувство. Что-то было не так.

Ее сердце ни с того ни с сего дернулось, а затем, когда она поняла, в чем дело, будто перевернулось. Он был жалок, несчастен, немного пьян и вымотан!

– Ах! – невольно воскликнула она.

Он посмотрел ей прямо в глаза. Она вдруг заметила, что глаза были сплошь в красных прожилках и беспорядочно вращались.

– Гордон, – тихо сказала она, – давай присядем. Я хочу отдохнуть.

Они были почти посередине зала, но она заметила, как с противоположных сторон к ней устремились сразу двое; поэтому она остановилась, схватила вялую руку Гордона и, толкаясь, повела его сквозь толпу. Губы ее сжались, лицо под румянами побледнело, а в глазах показались слезинки.

Она нашла место повыше на покрытых мягким ковром ступенях лестницы, и он тяжело плюхнулся рядом с ней.

– Я очень рад видеть тебя, Эдит, – начал он, тщетно пытаясь сфокусировать взгляд.

Она молча посмотрела на него, и это произвело на нее неизгладимое впечатление. Многие годы она наблюдала мужчин в различных стадиях опьянения, начиная от пьяненьких дядюшек и вплоть до упившихся в дым шоферов, и гамма ее чувств при этом простиралась от веселья и до отвращения, но сейчас она впервые была охвачена новым для нее чувством: ее обуял неизъяснимый ужас.

– Гордон, ты выглядишь кошмарно! – с осуждением, чуть не плача, произнесла она.

Он кивнул:

– У меня неприятности, Эдит.

– Какие неприятности?

– Много всего. Не вздумай рассказывать родным, но я пропал. У меня большие неприятности, Эдит.

Его нижняя губа отвисла. Казалось, он говорит в пустоту.

– Но, может, ты… – Она замялась. – Расскажи мне об этом, Гордон! Ты ведь знаешь, я всегда готова тебя выслушать.

Она закусила губу, – ей хотелось сказать что-то более решительное, но она так ничего и не смогла из себя выдавить.

Гордон отрешенно покачал головой:

– Я не могу тебе рассказать. Ты честная девушка. Я не могу рассказывать такие вещи честной девушке.