Сказки века джаза - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

– Питер, ну ты и красавчик! Не кажется ли тебе, что это гадко – так себя вести, когда ты со мной?

Тут она невольно улыбнулась, потому что на нее уставились глаза чувствительной совы, с лица которой не сходила глупая судорожная улыбка.

– Милая Эдит, – пылко начал он, – ты ведь знаешь, что я люблю тебя, правда?

– Ты это наглядно продемонстрировал.

– Я тебя люблю; и я всего лишь хотел, чтобы ты меня поцеловала, – печальным голосом добавил он.

Его смущение, его стыд – все это исчезло. Она была самой прекрасной девушкой на свете. Самые красивые глаза, будто звезды небесные. Он хотел попросить прощения – сначала за то, что самонадеянно пытался ее поцеловать, затем за то, что выпил, но ведь он был так расстроен, думая, что она на него рассердилась…

Их пару разбил рыжий толстяк, который, посмотрев Эдит в глаза, лучезарно улыбнулся.

– Ты пришел сюда со спутницей? – спросила она.

Нет. Рыжий толстяк пришел один.

– Тогда не… Только если, конечно, тебя не сильно затруднит… Не подвезешь ли ты меня сегодня домой? (Эта крайняя робость была очаровательным притворством со стороны Эдит – она прекрасно знала, что рыжий толстяк немедленно растает от нежданного счастья.)

– Затруднит?! О господи, да я буду чертовски рад! Поверь, просто чертовски рад!

– Огромное спасибо! Так мило с твоей стороны!

Она посмотрела на свои часики. Была уже половина второго. И как только она произнесла про себя «половина второго», ей вдруг пришло на ум, что брат рассказывал за завтраком, как каждый день уходит из редакции газеты не ранее половины второго утра.

Эдит резко повернулась к танцевавшему сейчас с ней партнеру:

– Скажи-ка, а на какой улице находится «Дельмонико»?

– На какой улице?! Разумеется, на Пятой авеню.

– Я имела в виду, какая поперечная улица?

– А… Дай вспомнить… Да, Сорок четвертая!

Он подтвердил ее мысль. Редакция Генри должна была находиться на другой стороне улицы, прямо за углом, и она тут же подумала, что можно ненадолго ускользнуть и сделать ему сюрприз: неожиданно заскочить, «поднять ему настроение»: в новом малиновом манто она словно мерцающее чудо! От таких нешаблонных и веселых поступков Эдит всегда получала удовольствие. Идея полностью захватила ее воображение; немного посомневавшись, она все-таки решилась.

– Моя прическа вот-вот развалится, – весело сказала она партнеру, – не возражаешь, если я схожу, приведу себя в порядок?

– Ни в коем случае!

– Ты чудо!

Пару минут спустя, закутавшись в малиновое манто, она спорхнула вниз по служебной лестнице; щеки ее горели в предвкушении небольшого приключения. В дверях она столкнулась с какой-то парой: о чем-то жарко спорили ярко размалеванная юная дама и официант с безвольным подбородком; открыв входную дверь, она вышла на улицу, в теплую майскую ночь.

VII

Ярко накрашенная юная дама проводила ее быстрым злым взглядом, а затем опять повернулась к официанту с безвольным подбородком и возобновила перебранку.

– Иди-ка лучше наверх и скажи, что я пришла, – с вызовом сказала она, – или же я пойду сама!

– Никуда ты не пойдешь! – строго сказал Джордж.

Девушка сардонически улыбнулась:

– Ах не пойду? Прямо так вот и не пойду?! Да будет тебе известно, что я знаю столько парней из университета, сколько ты в жизни не видал, а еще больше из них знают меня, и все они были бы счастливы пригласить меня на свою вечеринку!

– Может, и так…

– Еще бы не так! – перебила она. – Конечно, таким, как вот эта, которая только что тут бегала – бог знает, куда ее понесло! – раз их пригласили, можно бегать туда-сюда, когда им приспичит! Зато, когда мне нужно повидаться с другом, прямо передо мной ставят какую-то дешевку, какого-то официантика – «гав-гав, хозяин! вот твоя палочка, дай сахарок!», – который меня не пускает!

– Слушай, ты, – возмущенно произнес Кей-старший, – я не хочу потерять работу. Вдруг этот парень, которого ты ищешь, совсем не хочет тебя видеть?

– Ну вот еще – конечно, хочет!

– И вообще: как я его в этой толпе найду?

– Да здесь он, здесь! – уверенно сказала она. – Спроси любого, где Гордон Стеррет, и тебе всякий покажет. Они тут все друг друга знают, эти ребята.

Она вытащила сумочку из плетеной нити, достала долларовую банкноту и протянула ее Джорджу.

– Вот тебе подарочек, – сказала она. – Найди его и передай ему мои слова. Скажи, что, если через пять минут он здесь не появится, я сама поднимаюсь наверх.

Джордж пессимистично покачал головой, на некоторое время задумался, резко покачнулся и удалился.

Не успели пройти назначенные пять минут, как вниз спустился Гордон. Он был гораздо более пьян, чем в начале вечера, и в совершенно другом настроении. Алкоголь, казалось, покрывал его жесткой коркой. Он тяжело двигался и разговаривал, спотыкаясь на каждом слове, понять его было очень сложно.

– Привет, Джевел, – заплетающимся языком произнес он. – Сразу же пришел. Джевел, денег я достать не смог. Все попробовал.

– При чем здесь деньги? – резко оборвала его она. – Мы с тобой десять дней не виделись. В чем дело?

Он медленно покачал головой:

– Мне очень плохо, Джевел. Я заболел.

– А почему ты мне не сказал, что заболел? Не так уж мне нужны эти деньги. Я ведь даже не заговаривала с тобой об этом, пока ты не решил меня бросить.

Он опять покачал головой:

– Я тебя не бросал. Вовсе нет.

– Ну да, «нет»! Ты со мной не встречался три недели, если не считать тех дней, когда ты был так пьян, что даже не соображал, где находишься!

– Я заболел, Джевел, – повторил он, поглядев на нее измученными глазами.

– Однако хватило здоровья прийти сюда и развлекаться со своими светскими дружками ночь напролет! Ты же обещал, что мы вместе поужинаем, и сказал, что принесешь мне деньги! А сам даже не соизволил мне перезвонить!

– Я не достал денег.

– Я разве только что не сказала, что это не важно? Я хотела встретиться с тобой, Гордон, но ты, кажется, предпочел мне кого-то другого… или другую?

Он резко отверг это предположение.

– Тогда бери шляпу и пошли, – скомандовала она.

Гордон колебался, и она вдруг подошла к нему ближе и обвила руками его шею.

– Пойдем со мной, Гордон! – сказала она почти шепотом. – Сходим в «Девайнери», выпьем, а потом пойдем ко мне.

– Я не могу, Джевел…

– Можешь! – настаивала она.

– Мне совсем плохо!