Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Закат - Вера Камша

– Какая амфора?

– Разбитая… Черепки, знаете ли. Как увидите, пустите меня вперед. Поняли?

– Конечно. – Дикон с облегчением вытянул руку с фонарем, выискивая осколки. Маршал и впрямь хорошо знал Дорогу королев, а чувство времени ему не изменило даже в этой крысоловке. Очень скоро в желтоватом свете глянцево блеснули черепки. Ричард резко остановился.

– Есть? – деловито осведомился Рокэ. – Близко?

– Пять или шесть шагов.

– Хорошо. Дайте дорогу.

Дикон торопливо отстранился. Рокэ медленно двинулся вперед, прижимаясь к мокрой стене.

– Сколько теперь?

– Два… Нет, чуть больше.

Широко шагнув, Ворон опустился на корточки, ощупывая пол. Теперь Ричард не мог видеть, что именно он делает, наступившую тишину нарушал лишь вновь все заполонивший звук падающих капель. Они больше не стучали, они пели ту же песню, что и Алва.

Судьба моя – звездный иней,

Звезда над дорогой дальней,

Звезда над долиной синей,

Звезда на холодной стали…

Дикон помнил эту звезду, рыжие факелы в ночи, ощерившуюся собаку, что выбежала на дорогу, но вот куда они ехали? Кто там был, кроме Ворона и его песни?

– Идите ко мне, – Алва стоял по ту сторону показавшихся вдруг золотыми осколков, – только медленно. Держитесь стены. Представьте, что вы наполовину в ней. Ноги ставьте друг за другом. Пятку к носку, носок к пятке и тихо! Очень тихо.

Юноша послушно двинулся вперед, готовясь к любым неожиданностям. Холод камня пробивался сквозь одежду, а в голове продолжало звенеть.

Зима и сердце, как камень,

Зима, в никуда дорога…

Почему в никуда?! Они выберутся! Дорога королев не так и длинна, Алан прошел ее дважды меньше чем за ночь. Пусть Волны изменили Эрнани, а сам король предал нечто большее, чем Скалы; он предал собственное предназначение… Что ж, да будет так! Окделлы выдержат и королевскую подлость. Главное – не сбиться с шага, не опустить голову, не оглянуться…

– Вы, надеюсь, при шпаге?

– Эр Рокэ…

– Я вам не эр, молодой человек, попробуйте это наконец понять. Сколько от нас до осколка с ручкой?

– Шага полтора.

– Точнее.

– Больше моего шага, но меньше двух. Я могу проверить.

– Не нужно. Дайте мне шпагу – и марш за угол.

– Но вы же… Лучше я…

– Дикон!

Пришлось повиноваться. Юноша честно скрылся за углом, но высунуться и посмотреть ему никто не запрещал, чем Дик и воспользовался. Если что, он успеет добежать до эра, но пока ничего опасного не происходило. Рокэ, вновь присев, очень медленно шарил шпагой по полу. Он не мог видеть цели, но прекрасно знал, где ей следует быть. Он всегда знал…

Мой друг, я луною призван,

Бьют землю лунные кони…

Луна осталась наверху, она их не видит, здесь только фонарь, словно эхо былого света. А песня – эхо былых дорог. Синее острие касается золотого осколка, слегка поднимается, нащупывая глиняную петлю.

Мой друг, я луною призван…

Мне не уйти от погони!

Клинок проходит сквозь пустоту. Запястье маршала неподвижно, но стальной луч едва заметно вздрагивает, будто примеряясь.

Звезда над долиной синей,

Звезда на холодной стали…

Рывок. Алва вскакивает, в два прыжка оказавшись рядом с Диком.

– Эр Рокэ…

– Стоять!

Треск и рокочущий грохот. С потолка одна за другой рушатся древние плиты, намертво замуровывая проход. Дороги королев больше нет… И хорошо!

Орешки кончились, ночь только начиналась. Если ждать призраков до рассвета, можно многое обсудить. Намеков Левий подал предостаточно, пора отвечать.

– Ваше высокопреосвященство, мне трудно понять, почему вы оставили орден Славы. Вы не похожи на человека, который вдруг осознал, что создан для милосердия.

– Все очень просто. – Кардинал изящно развел руками. – Я был хорош во многом, но Слава требует от своих адептов особых вещей. Не от всех, от тех, кто метит в епископы и выше. Любой из ваших сыновей стал бы украшением ордена, но я в генералы не годился. Какое-то время меня выручала хитрость. Мои братья и соперники, командуя несуществующими армиями, полагались на собственные головы, я – на чужие, потом Адриан догадался. Нам предстояло переиграть битву при Каделе, но магнус изменил условия. Чуть-чуть, но я попался. Меня вызвали для разговора, и мы проговорили почти всю ночь… Утром я отправился на исповедь к Оноре, вечером – к Юннию, тогда он различал не только святых, но и людей. Меня приняли.

– Вы сожалели о своем промахе?

– И довольно сильно, но сейчас я сожалею разве что о том, что не могу напоить вас шадди. И о том, что вы подозреваете меня в корысти.

– А вы бескорыстны?

– Нет, но есть корысть и корысть. Я хочу вернуть эсператизм к истокам, а своих собратьев – к служению, и что в этом дурного? Только ставить на свое место других может лишь тот, кто стоит на своем собственном. Я стою́. Родившись левреткой, помни прежде всего о своем росте, а не о том, что ты – собака. Тогда, возможно, ты и сподобишься на нечто великое. Если станешь исходить из своих возможностей, а не истратишь жизнь на лай, требуя, чтобы тебя чтили, как медвежью гончую.

– Какая мораль! – улыбнулась Арлетта. – Ею бы следовало заключить притчу о двух левретках и медведе.

– Буду счастлив прочесть.

– Это ваши левретки и ваш медведь, вам о них и рассказывать. Я с радостью поделюсь новой… притчей с теми, кто сможет ее… оценить.

– Я не рискну, по крайней мере сразу, но что, если я продолжу одну из ваших историй? С вашего разрешения, разумеется.

– Лучше закончите свою. Об одиноком монахе.

– На надгробии которого сова не несет свечи? Вы ведь уже поняли, к чему я клоню?

– К тому, что он связан с Эрнани и сыном Бланш. Двое танкредианцев врозь или вместе открыли тайну королевы Франциску и обрели спокойную старость и достойные магнусов надгробия?

– Хорошо, что вы напомнили о первом монахе. Думаю, он всего лишь заслонял брата Диамнида от праздного любопытства, но мы говорим о королях. Бастардов, признанных наследниками, много больше, чем наследников, объявленных бастардами, хотя были и такие… Нет-нет, я больше не покину нашего монаха ради чужих… Поверьте, Эсперадор короновал бы Эркюля, даже будь тот сыном конюха. Олларианская ересь превращала сына Бланш из демонского отродья в оплот веры. Я вижу лишь одну причину, по которой принц так и не стал королем. Его отца. Живого.