Побоище князя Игоря - Виктор Поротников

Дети бесовы кликом поля перегородили,

а храбрые русичи перегородили червлёными щитами.

Ярый тур Всеволод!

Стоишь ты в самом бою,

Прыщешь на врагов стрелами,

гремишь о шлемы мечами булатными!

Куда тур поскачет,

своим златым шлемом посверкивая,

там лежат поганые головы половецкие.

То было в те рати, в те походы,

а такой рати не слыхано!

С раннего утра до вечера,

с вечера до света летят стрелы калёные,

гремят сабли о шлемы,

трещат копья булатные в поле незнаемом,

среди земли Половецкой.

Чёрная земля под копытами костьми была засеяна

и кровью полита:

горем взошли они по Русской земле.

И случилось невероятное! Не выдержали нервы у стойкой Епифании, брызнули вдруг слёзы у неё из глаз. Уронила боярыня голову на ладони, не в силах сдержать рыданий.

Вышеслав прервал чтение. Обняв за плечи, проводил её до спальни и уложил в постель. Сам хотел уйти, но Епифания схватила его за руку, промолвив:

— Со дна печали взяты слова твои, Вышеслав. Слезами написаны из-под скорбного пера. Не думала я, что в тебе столь дивный дар!

«Вот какова сила слова! — восхищённо думал Вышеслав, оставшись один, радуясь первому успеху. — Сила моего Слова о полку Игореве! И Фрося непременно оценит её».

* * *

В Рождественский сочельник Игорь принимал в своём тереме гостей.

Как обычно, приехал брат Всеволод с супругой. Прибыли из Рыльска Агафья с сыном Святославом. Неожиданно пожаловал из Чернигова Ярослав Всеволодович со своим любимцем Ольстином. Был среди гостей посол от Всеволода Большое Гнездо, из-за которого, собственно, и объявился у Игоря черниговский князь. Ярослав сгорал от любопытства: «Зачем это понадобился Игорь суздальскому властелину?»

Как раз к сочельнику возвратилась из Галича Ефросинья, привезя долгожданные деньги, целый сундук серебра! Расщедрился-таки Ярослав Осмомысл!

Были и другие гости. И среди них незаметный, но наиболее желанный Игорю — Вышеслав со своей красавицей женой.

В сочельник главное блюдо на столе — сочиво из зёрен и мёда, приправленное сушёными ягодами, либо размолотыми орехами, либо изюмом: кто на что горазд. Выставлялись и прочие скоромные кушанья, благо закончился долгий Рождественский пост.

В этот торжественный день задумал Вышеслав преподнести Игорю свой подарок.

Когда отзвучали заздравные речи и наскучили пирующим грубые проделки и припевки скоморохов, и он громко обратился к хозяину дома:

— Дозволь, князь, иным песенным ладом слух твой порадовать.

Игорь кивнул милостиво.

По знаку Вышеслава челядинцы ввели в гридницу белобородого гусляра, сутулого и костлявого. Бережно поддерживал он перекинутые на широком ремне гусли. Усадили его отдельно на скамье, поднесли пенного мёду в позолоченном турьем роге. Ocушил рог, гусляр, утёрся ладонью, заблестели его живые ясные глаза под косматыми бровями.

Пробежал узловатыми пальцами по струнам, вдохнул полной грудью, и будто наполнился обширный покой густым его басом:

Не пристало ли нам, братья,

начать старинными словами

печальные повести о походе Игоревом,

Игоря Святославича?

Пусть начнётся же песнь эта

по былинам нашего времени,

а не по замышлению Бояна.

Все находившиеся в зале разом примолкли, даже слуги стали передвигаться тише и незаметней.

Игорь хотел было отпить вина из чаши, но так и не донёс её край до рта, замер в настороженном изумлении.

То же самое выражение было на лице Всеволода, вдруг забывшего про окорок в своей руке. Владимир и Святослав Ольгович, сидевшие рядом, переглянулись. Замолкла Агафья, о чём-то беседовавшая с Ефросиньей. Весёлое лицо Ольги враз стало серьёзным.

Василиса незаметно сделала Вышеславу ободряющий кивок.

А белобородый гусляр продолжал:

Начнём же, братья, повесть эту от старого

Владимира до нынешнего Игоря,

который скрепил ум силою своею

и поострил сердце своё мужеством;

исполнившись ратного духа,

навёл свои храбрые полки

на землю Половецкую за землю Русскую.

В царившем настороженном молчании знатных мужей, княгинь и боярынь было что-то таинственное, словно гусляр околдовал такое множество людей, взиравших на него, как на ангела, сошедшего с небес. Ему внимали с сосредоточенным видом, будто слова его были вещанием свыше.

И звучали гусли, лилась тревожная песнь:

Тогда вступил Игорь-князь в златое стремя

и поехал по чистому полю.

Солнце ему тьмою путь заступало;

ночь стонами грозы птиц пробудила;

свист звериный встал,

взбился див — кличет на вершине дерева,

велит прислушаться — земле незнаемой,

Волге,

и Поморью,

и Посулью,

и Сурожу,

и Корсуню,

и тебе, Тмутараканский идол!

Игорь опустил голову, хмуря брови. Слова гусляра падали ему в самое сердце! Он будто заново переживал прошедшие события.

А Игорь к Дону воинов ведёт! —

вещал гусляр напевными словами.

Уже несчастий его подстерегают

птицы по дубам;

волки грозу подымают по оврагам;

орлы клёкотом на кости зверей зовут;

лисицы брешут на червлёные щиты.

О, Русская земля! Уже ты за холмом!

Застыла половчанка, жена Владимира, боясь слово пропустить. И Лавр, сын Узура, так и оставшийся Игоря, тоже замер.

А голос гусляра звенел высоко и напряжённо:

Дремлет в поле Ольгово храброе гнездо.

Далеко залетело!

Не было оно в обиду порождено

ни соколу,

ни кречету,

ни тебе, чёрный ворон,

поганый половец!

Гза бежит серым волком,

а Кончак ему путь указывает к Дону...

Боярин Ольстин был поражён и растерян. Похолодело у него в груди. А вдруг и про него в песне сказано, как трусливо бежал он из битвы, войско своё бросив? Украдкой огляделся Ольстин, не заметил ли кто его волнение.

Вот уже и о битве пел гусляр:

Что мне шумит,

что мне звенит —

издалека рано до зари?

Игорь полки заворачивает,

ибо жаль ему милого брата Всеволода.