Первая мировая в 211 эпизодах - Петер Энглунд

Купались? Наверное, за неимением ничего лучшего. В Салониках не происходит никаких событий. Несмотря на усиленные подкрепления Восточной армии, почти никаких новостей. Критики военной операции — а их теперь много появилось — называли укрепленный город крупнейшим в Германии лагерем для интернированных. В течение 1917 года предпринимались попытки прорвать болгарскую оборону на севере, но были достигнуты ничтожно малые успехи. (Правильно сделали, что сместили Сарреля несколько месяцев назад.) Причиной тому были болезни. Номинально в рядах Восточной армии служили около 600 тысяч человек, но после малярии, лихорадки Денге и других болезней уцелели лишь 100 тысяч. Госпитали не вмещали всех занемогших.

Однако Олива Кинг не страдала от безделья. За последнее время она несколько раз ездила на Корфу, или, точнее, в Санти-Кваранту, город, расположенный прямо напротив большого острова. Американское отделение Красного Креста подарило 29 санитарных машин сербской военной медицинской службе, и она была одной из тех, кто перегонял новые машины почти триста километров[266] до Салоник. Так что Кинг хорошо изучила дорогу. Вся поездка занимала от восьми до десяти дней.

Путешествие по узким, крутым горным дорогам часто бывало трудным, а временами и опасным. Кинг пережила и снежные бури, и аварии. Тем не менее она заметила, что переносила трудности гораздо более стоически, чем шоферы-мужчины, “которые ненавидели неудобства, дожди, слякоть и холод”. Сама она признавалась, что любит “цыганскую жизнь”. Здоровье у нее отличное, разве что иногда зубная боль помучит. Простуду Кинг всегда вылечивала смесью кипятка, рома и большого количества сахара.

И все же было очевидно: она столь предана своей работе потому, что ей необходимо отвлечься от личной драмы. Любовь к Иови, сербскому капитану, обернулась большим разочарованием. Последний раз они встретились в октябре: ее недавно наградили сербской серебряной медалью за отвагу, оценив ее труд во время пожара, — встреча произошла на Корфу. (Он отправлялся тогда в Лондон с официальным поручением.) Они провели несколько дней вместе, а потом простились у корабля, державшего курс на материк. Она обронила слезинку, хотя на самом деле ей хотелось зареветь. Потом потянулось время одиночества и тоски, и тоска эта стала только горше после того, как пришло письмо от Иови, в котором он сообщал, что встретил другую.

И вот теперь она сидит в своей деревянной хижине и снова пишет отцу. Он просил, чтобы она прислала ему свое фото, и она обещала сделать это, но не сразу. Не то чтобы было сложно сфотографироваться. В городе попадались простые уличные фотографы, и от клиентов не было отбоя: “Всегда попадался какой-нибудь солдат, позировавший перед объективом с пристыженной, но упрямой улыбкой, в компании зубоскалящих друзей”. Нет, она откладывала фотографирование по косметическим причинам. Когда ее нагревательный прибор отказал, она капнула в него бензину, “и второй раз за год осталась без бровей, ресниц и челки”. Кинг не хотела фотографироваться, прежде чем они не отрастут снова. Еще в прошлом письме она сообщила отцу, что вряд ли сможет вернуться к обычной семейной жизни. “Папа”, — писала она, —

В понедельник она снова отправляется в Санти-Кваранту. На фронте, как обычно, ничегошеньки не происходит.

186.

Февральский день 1918 года

Пал Келемен становится свидетелем аварии на горной дороге под Кальдонаццо

Он все еще находится на северном альпийском фронте в Италии, откуда открывается вид на плоскую фриульскую равнину. При хорошей погоде можно разглядеть вдали блестящую полоску Средиземного моря. Ходят слухи о грядущем австро-венгерском наступлении, но где найти для него свежие силы? Нехватка продовольствия и боеприпасов ощущается все острее, большинство соединений не укомплектовано. Возвращаются теплые деньки.

На площадку, где находится Келемен, продовольствие доставляется грузовиками. Надо обладать большим мастерством, чтобы управлять этими тяжелыми, неуклюжими машинами по горному серпантину вдоль крутых отвесных скал. Пал Келемен отмечает в своем дневнике:

187.

Понедельник, и марта 1918 года

Мишель Корде смотрит спектакль в “Комеди-Франсэз”

В “Комеди-Франсэз” в Париже — премьера пьесы Анатоля Франса “Коринфская свадьба”. Мишель Корде с супругой, разумеется, на ней присутствуют. Посреди второго акта спектакль прерывается. Один из актеров выходит к рампе и объявляет о воздушной тревоге и о том, что к Парижу подлетают немецкие бомбардировщики. Из партера раздаются голоса: “Продолжайте!”

Актеры возобновляют представление, невзирая на то, что примерно пятая часть зрителей покинула зал. Корде встревожен. Больше всего ему хочется тоже уйти из театра, но он стыдится знакомых, сидящих на балконе, и они с женой остаются. Это было очень непривычно. Громкие реплики актеров то и дело заглушались звуками воющих сирен, а в 21.25 послышался грохот бомбардировки: он напоминал глухой, продолжительный барабанный бой.

С начала года Париж неоднократно бомбили, последний раз — три ночи назад. Бомбардировщики — большие, двухмоторные самолеты “Гота”[267], или еще больше, четырехмоторные монстры “Цеппелин Штаакен”, — всегда совершали свои налеты с наступлением темноты. В ночном небе вспыхивали лучи прожекторов, слышались взрывы зенитных снарядов, и сигнальные ракеты оставляли после себя серебряный пунктир.

Париж теперь погружался в кромешную темноту. После заката люди пробирались по улицам с маленькими карманными фонариками в руках. (Преступники поспешили воспользоваться ситуацией: возросло число уличных ограблений.) В трамваях и метро горели синие лампочки, и Корде находил, что свет их, падая на грубо размалеванные лица уличных проституток, придавал им вид “гниющего трупа”. Важные здания и памятники были надежно укрыты мешками с песком, а витрины магазинов обклеивались бумажными полосками, которые складывались в любопытные узоры. Считалось, что с этими полосками витрина не разобьется. После авианалета 30 января Корде увидел, как на деревьях возле разбомбленного дома на Авеню де-ла-Гранд-Арме повисли обрывки занавесок и обоев и один розовый дамский чулок. Во всех близлежащих домах выбило оконные стекла. Прислуга убирала осколки и временно заклеивала окна газетной бумагой.