Иван III - Николай Борисов

После многих дней томительного ожидания Беззубцев получил наконец от великого князя новый приказ. Воеводе предписано было отпустить на Казань лишь часть своего войска — добровольцев, «охотников». При этом добровольцам велено было разорять казанские земли по обеим сторонам Волги, но не пытаться взять штурмом саму крепость. Таким образом, Иван III своим приказом превращал московских воинов в некое подобие знаменитых новгородских «ушкуйников» — речных пиратов, еще во времена Дмитрия Донского наводивших ужас на русские и татарские города Верхнего и Среднего Поволжья. Их услугами втайне пользовались все. Но при этом никто из правителей не признавал ушкуйников своими. Их буйные головы служили своего рода разменной монетой в отношениях между Москвой и Ордой.

Отдавая приказ, князь Иван, кажется, полагал, что армия состоит из таких же неторопливых и рассудительных людей, как и он сам. Однако на деле вышло иначе. Едва Беззубцев объявил о том, что отпускает на Казань добровольцев, — все войско взвыло от нетерпения. Пропившиеся и проевшиеся ополченцы готовы были идти на войну хоть с самим сатаной, лишь бы не сидеть дольше в опостылевшем нижегородском лагере. Воевода оказался в сложном положении. Сам он, согласно приказу, должен был и дальше оставаться в Нижнем Новгороде. Но удержать здесь своих воинов он уже не мог, ибо охотниками отведать казанского меду (или казанской сабли) оказались все. «И поидоша вси, а Костянтин остася в Новегороде», — иронически завершает летописец (31,282).

Двинувшееся на Казань воинство по дороге избрало себе нового предводителя — воеводу Ивана Руно, известного своим дерзким набегом на казанские земли летом 1468 года. К тому же Руно имел навык руководства «судовой ратью».

Стремясь опередить ханских соглядатаев, московские «ушкуйники» налегали на весла. Последний переход от Чебоксар до Казани шли, не останавливаясь ни днем, ни ночью. Рано утром 21 мая русские насады появились под стенами Казани. Уже сам этот день сулил православным удачу, ибо совпали сразу три знаменательных для каждого христианина праздника: воскресенье (как день недели), память равноапостольного царя Константина и матери его Елены (21 мая) и, наконец, день Святой Троицы (Пятидесятница). Особенность именно этого, 21 мая 1469 года, праздника Троицы состояла в том, что от предыдущей Троицы (5 июня 1468 года) минуло ровно 50 недель. Подобного рода совпадения волновали умы людей Средневековья. В такие дни, отмеченные самим Богом, воины сражались с особой отвагой, ибо явственно слышали над собою трепет ангельских крыл.

Для татар появление из утреннего тумана вереницы русских кораблей стало полной неожиданностью. В летописях сохранилось краткое, но яркое описание дальнейших событий: «И приидоша под Казань на ранней зоре маиа 21, в неделю 50-ю. И вышед ис суд (судов. — Н.Б) поидоша на посад (торгово-ремесленная часть города. — Н. Б.), а татаром казаньскым еще всем спящим. И повелеша трубити, а татар начаша сечи и грабити и в полон имати. А что полон (пленные, рабы. — Н. Б.) был туто на посаде христианской, московской и рязанской, литовъскои, вяцкои и устюжской и пермьскои и иных прочих градов, тех всех отполониша (освободили. — Н. Б.).

А посады их все со все стороны зажгоша. Мнози же бесурмени (мусульмане. — Н. Б.) и татарове, не хотяще ся дати в рукы христианом, а болшее (более всего. — Н. Б.), жаляще по мнозем богатстве своем, и запирающися над своим добром в храмех своих и з женами и з детми и со всем, что у них есть, и тако изгореша. Погоревшим же посадом, и рать отступи от града, а уже и истомившимся им велми. И вседше в суды своя отъидоша на остров Коровнич и стояша ту седмь днии» (31, 282).

Так изображает летопись первую, самую блестящую часть казанской войны 1469 года. Некоторые летописцы упрекают Ивана Руно за то, что он при высадке на берег приказал трубить в трубы и тем всполошил сладко спавший гарнизон крепости. В этом видят чуть ли не измену храброго воеводы (37, 91). Однако не станем слушать голоса завистников. Постараемся лучше понять логику действий боярина. Очевидно, он и сам не ожидал такого ошеломляющего успеха. Спящая Казань лежала перед ним, как пирог на блюде. Но он не смел притронуться к этому пирогу, ибо имел строгий приказ Ивана III: «А к городу к Казани не ходите» (31, 282). В случае неудачи Иван Руно мог поплатиться за самоуправство если не головой, то свободой. А возможность неудачи была весьма велика. К тому же искушенный в большой политике воевода, очевидно, понимал, что не только поражение, но и победа могут ему дорого обойтись. Стремительное взятие Казани смешивало все карты кремлевских стратегов. Москва еще не имела достаточно сил для того, чтобы прочно закрепиться в этих отдаленных землях. Вместе с тем сильная, но дружественная Казань могла стать союзницей Москвы в борьбе с другими осколками Золотой Орды…

Так или примерно так, рассуждал Иван Руно, отдавая приказ своим воинам воздержаться от штурма казанской крепости. И разбудивший казанцев звук боевой трубы стал лишь гарантией исполнения этого приказа. (Дальнейшая успешная карьера воеводы свидетельствует о том, что под Казанью он действовал в полном соответствии с желаниями великого князя.)

Покинув горящий городской посад, русские воины переправились на своих легких кораблях с высокими бортами («насадах») на остров Коровнич. Здесь они пробыли семь дней. Очевидно, Иван Руно решил ждать подхода «северной» рати и до тех пор не предпринимать более никаких активных действий. Разумеется, он послал гонца в Нижний Новгород, сообщая о происшедшем и спрашивая новых указаний «большого воеводы» Константина Беззубцева или же самого великого князя.

Между тем хан Ибрагим решил разгромить засевшую на острове русскую рать, прежде чем на помощь ей с севера подойдет другая. Следуя примеру русских, казанцы решили напасть внезапно, ранним утром. Сбежавший из Казани русский пленник сообщил воеводам о замыслах татар. Иван Руно приказал отправить менее боеспособную часть обитателей русского лагеря («молодых людей») на больших кораблях с трофеями в более безопасное место — «на Ирыхов остров на Волге» (31, 282). Сам же он с отборными бойцами остался на прежней позиции, куда и должны были нагрянуть татары. События показали, что это было верное решение опытного воеводы. Проигрывая в количестве, он выиграл в качестве. Избавившись от неопытных, подверженных панике и не привыкших к дисциплине ополченцев, а вместе с ними и от целой толпы освобожденных из плена русских рабов, Иван Руно развязал себе руки перед решающим сражением.

В итоге оставшийся на Коровниче русский отряд не только отбился от численно превосходящего противника, но и обратил татар в бегство. Русские гнали «поганых» до самых стен Казани. Затем они вернулись в свой новый лагерь на Ирыхове острове.

Между тем воевода Константин Беззубцев (конечно, следуя указаниям государя) прибыл из Нижнего Новгорода под Казань. Он привез с собой послание Ивана III на Вятку.

В нем великий князь приказывал вятчанам немедленно выслать войско под Казань на помощь Ивану Руно. Послание было отправлено. Однако ответ вятчан оказался уклончивым: «Коли подъидут под Казань братиа великого князя, тогды пойдем и мы» (31, 283). Отказавшись участвовать в войне до тех пор, пока в нее не вступит сам великий князь или хотя бы его младшие братья, вятчане дали понять, что не собираются быть пешками в чужой игре. Привыкшие лавировать между Москвой и Казанью, лесные люди быстро поняли, что Иван III хочет погнать их на Казань, но при этом сам остаться в стороне. В переговорах с ханом он будет открещиваться и от набега Ивана Руно, и от рейда «северной» рати, и от действий вятчан. Отвечать перед ханом придется им самим.