В тени короля - Ольга Ясницкая

— Я могу помочь! — голос Сто Семьдесят Второго дрогнул.

Диана не сдержала улыбки: как же легко засранец напустил в портки. Хотя неудивительно, кого-кого, а Вихря стоит бояться. И всё же не мешало бы выслушать его, вдруг что-то дельное скажет.

— У тебя две секунды, — небрежно бросила она. Брат недовольно засопел, собираясь возразить, но Диана мягко коснулась его плеча. — Пусть говорит.

Бастард благодарно кивнул:

— Если сбежите этой ночью — не дотяните и до полудня. Моё отсутствие обнаружат уже через несколько часов, когда нужно будет заступать на пост. Поверьте, хозяину это очень не понравится, на вас натравят лучших из ищеек…

— Это мы и без тебя знаем, — раздражённо прервал его Артур. — Ближе к делу давай!

— На следующей неделе Брутус уедет из Опертама. Дождитесь его отбытия, так вы выиграете несколько дней, и этого хватит, чтобы уйти достаточно далеко.

— А тебе-то откуда знать? — Диана недоверчиво сощурилась. Обычно о планах магистра она узнавала одной из первых. Нет, ублюдок явно темнит. — Не припомню, чтобы он упоминал об отъезде.

— Потому что он только сегодня дал распоряжение всё подготовить.

— Долго ещё ты будешь слушать эту хмарь? — Артур фыркнул.

— Погоди, братик, — отмахнулась Диана и, игнорируя его недовольное ворчание, задумчиво прикусила губу. Звучало вполне правдоподобно. Брутус не звал её к себе уже несколько дней, вполне может статься, у него появились новые планы. — Хорошо, допустим. Но с чего бы тебе помогать нам?

— Я хочу, чтобы вы вытащили отсюда принцессу. Ей нельзя здесь… Он уже сломил её, — говорил бастард тихо, точно стесняясь собственных слов.

Странно, что его заботит девчонка, особенно после того, что вытворил с ней. Неужто совесть грызёт? Диана открыла рот для ответа, но брат опередил её.

— И что нам с ней делать? По Пустошам таскать? Севир мёртв, Перо уничтожено. Жаль это говорить, но девчонка обречена. Пусть здесь сидит, может, проживёт подольше.

— Это моё условие, — медленно проговорил Сто Семьдесят Второй, уже не робким шёпотом, без страха, но с явным намерением стоять на своём до последнего. — Или вы вытаскиваете принцессу, или лучше убейте меня, потому что без девчонки уйти я вам не позволю. Но если сбежите сейчас — подохнете в позоре и муках, что вшивые туннельные псы. Туда вам и дорога, говнюки!

С последнего визита Фулгурская Арена почти не изменилась, разве что народу на этот раз собралось непомерно много. Возможно, виной тому стало запоздалое открытие гладиаторского сезона — зритель оголодал по кровавым зрелищам, жаждал предсмертных криков выродков и отмщения за Скорбную ночь. Людское море возбуждённо бушевало: кричало, гоготало, рычало несметной сворой гиен; трибуны ломились от пёстрой человеческой массы, орущей сотнями… нет, тысячами глоток! Как они все там умещались, Корнут понятия не имел. Сидячих мест не хватало, но это никого не смущало. Зрители едва не забирались друг другу на головы, толкались, пихались локтями, рассыпались в проклятьях, и если бы позволяло место, наверняка бы дошло до потасовок.

От нескончаемого шума боль мерно впивалась в виски раскалёнными иглами. Проклятая мигрень! Она стискивала голову железным обручем, ворочалась в черепной коробке, перекатывалась с левого полушария в правое, потом в затылок и обратно по новой, словно охотилась за ценными мыслями, пожирала их, а самые мрачные оставляла Корнуту. Впрочем, поводов для мрачных мыслей и без головной боли имелось предостаточно, начиная с распоряжения Юстиниана о повышении подоходных налогов на целых пять процентов — в такое-то неспокойное время! — и заканчивая чёртовым балаганом, творящимся сейчас в королевской ложе. И дело вовсе не в количестве счастливчиков, приглашённых Юстинианом, их было не так уж и много, однако и их хватило, чтобы окончательно испортить Корнуту и без того отвратительное настроение.

В центре ложи, на широкой софе, обитой тёмно-синим бархатом, развалился король, потеснив свою супругу к самому краю. В белоснежном мундире с золотыми пуговицами и эполетами, он с самодовольной улыбкой потягивал вино из хрустального бокала. На лакированном чёрном поясе поблёскивал крупным рубином кинжал, с коим Юстиниан в последнее время не расставался. Весь вид монарха, каждый его взгляд, каждый жест были преисполнены величием. Воистину, что король умел лучше всего, так это почивать на чужих лаврах.

Лаура, совершенно не замечая несправедливого притеснения со стороны царствующего супруга, самозабвенно погрузилась в беседу с Титом, старшим Флоресом. Худощавый и жилистый, с бронзовым загаром, горбатым носом и колючими чёрными глазками, он скорее походил на неотёсанного крестьянина, нежели на главу одного из самых богатых семейств Прибрежья. Рядом, с ликом ревностной добродетели, восседал Аргус. Изредка священник вклинивался в разговор, озаряя собеседников очередной протухшей премудростью, и, кажется, королеве нравилась его компания, в отличие от Корнута: уж кого-кого, а этого слизняка хотелось здесь видеть меньше всего.

Младший Флорес, то ли Мартин, то ли Маркус — Корнуту всё не удавалось запомнить его имя, усердно обхаживал принцессу Викторию, несказанно польщённую вниманием такого видного кавалера. Девица то звонко хохотала, то кокетливо помахивала ажурным веером, то, вдруг вспомнив о приличии, скромно опускала свои большие тёмные глаза в пол. Луна, определённо ревнуя к старшей сестре, сердито надулась, делая вид, что увлечённая друг другом парочка ей абсолютно безразлична.

Здесь же был и Дий, и казначей с сенешалем. Для полной идиллии не хватало Силвана, но осчастливить своим присутствием монаршую ложу у генерала не получилось. Немудрено, с масштабной стройкой новой воинской части на месте Старого рынка у него появилось забот по самое горло, и в этот момент Корнут откровенно завидовал военачальнику: он готов был терпеть свою мигрень целый месяц, лишь бы не появляться на проклятой Арене, больше походившей на кровавое капище. А сегодня оно выглядело особенно жутко: левую половину поля занимал частокол; плотно подогнанные друг к другу брёвна образовывали прямоугольник и смотрели в синее бездонное небо заострёнными пиками. Смотрели в небо и мёртвые глаза отрубленных голов, гроздьями подвешенных на ржавые крючья столбов, вбитых в землю по краям арены — сопротивленцы и все те, кто посмел пойти против священных Заветов.

Корнуту не было их жаль, но его коробило от вида маленьких детских головок. Ему то и дело приходилось напоминать себе о той страшной ночи, мысленно убеждать себя, что людей среди них не было, только мерзкие вырожденцы, которым, к счастью, уже не вырасти в опаснейших монстров. Но некоторые из них столь сильно походили на обыкновенных человеческих детей, что он был вынужден приказать изуродовать им лица во избежание нежелательных инцидентов.

Внимание Корнута привлёк девичий возглас. Белокурая фрейлина с задорно вздёрнутым носиком и плеядой веснушек на персиковых щёчках прикрыла ладошкой рот, с неподдельным восхищением внимая шефу полиции.