Эшли Белл - Дин Кунц

Кой ударом ноги послал пистолет подальше от спазматически скрученных пальцев девушки. «Зиг-Зауэр» унесся прочь за пределы видимости ее слезящихся глаз, которые к тому же жгли соленые слезы.

– Ты вообще слушаешь меня, женщина? – прогромыхал над ней Кой, словно какой-то языческий бог стихий, обращающийся к распростертой пред ним ниц грешнице. – Подумай о моем имени. Чаб не менее несерьезное имя, чем Биби. Разве тебе так не кажется? Да, я должен служить тебе помехой, но часть меня так же, как часть тебя, хочет, чтобы ты узнала правду и обрела свободу.

Во рту у Биби появился металлический привкус, не знакомый вкус крови, она не прикусила себе язык, это был привкус ржавчины. К горлу подкатил горький комок жалости к себе. Сейчас ее стошнит. Плоть ее напряглась, в то время как кости, казалось, превратились в дрожащий на тарелке студень.

– Я ограничен в средствах. Ты меня ограничила. Я могу лишь обходным путем проскользнуть мимо упрямой и всему сопротивляющейся Биби в попытке достучаться до другой Биби, той, которая хочет вспомнить все, узнать правду. Поэтому мне пришлось приложить усилия, чтобы достичь этого тем, что я начал говорить словами, нехарактерными для моего персонажа. Ты меня слушаешь, Краля?

Ей показалось, что она ответила утвердительно.

– Что ты сказала?

– Да.

– Да? Что?

– Да, я слушаю, – до ее слуха донеслись шелестящие слоги, шепеляво срывающиеся с ее губ и отскакивающие от кварца. – Да.

– Я попытался достучаться до твоего сознания, говоря так, как не свойственно моему персонажу, – сказал он. – Чаб Кой, бывший детектив из убойного отдела, не должен интересоваться американской классикой. Джек Лондон, Торнтон Уайлдер и Фланнери О’Коннор входят в пантеон твоих любимых писателей. Ты меня слушаешь, Краля?

– Да, – прошептала она.

– Слушать и слышать не одно и то же, – заявил Кой с жестокой властностью божества каменного века, вооруженного современными технологиями.

Он выстрелил в нее четвертым картриджем тазера.

Она не потеряла сознание. Она не обмочила себе штаны. Она не пыталась нащупать свой пистолет. Она вообще ничего не делала, просто лежала на раскаленном противне кварца и таяла будто сливочное масло.

Голос Коя оставался таким же суровым, как и прежде, разве что в его тоне исчезли резкие нотки:

– Я пытался предупредить тебя, подсказать, кем являюсь на самом деле, но ты меня проигнорировала и все сама себе испортила этим трюком с забыванием.

Девушка смотрела на его туфли, которые находились всего в нескольких дюймах от ее лица. Легкие кожаные туфли от «Гуччи». На нем не могут быть «Гуччи». Слишком дорого для него… слишком непрактично…

Он молча обошел ее тело несколько раз.

А вот носки на нем правильные. Не от модного модельера, с причудливым рисунком, а черные, простые. Смесь синтетики и хлопка. Последнего – немного. Такие носки продают в «Уол-марте»[110]. Хорошие носки для копа.

– Ты серьезно согласна скорее умереть, чем признать правду, кто ты такая на самом деле? – спросил он.

– Нет.

– Что ты сказала?

– Нет, я не хочу умирать.

– Скажи так, чтобы я поверил.

– Я НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ.

После недолгого молчания мужчина произнес с жалостью и презрением одновременно:

– Тогда докажи это. Разберись со мной.

Она лежала в прострации. Голова повернута налево и прижата израненной частью лица к полу. Кровоточащее ухо вновь начало жечь огнем и пульсировать. По-видимому, хаос, вызванный последним разрядом тазера, улегся, и нервная система девушки вновь обрела способность верно чувствовать то, что происходит с ее организмом.

– Если ты сможешь доказать самой себе, кем являешься на самом деле, это еще не значит, что ты останешься в живых, – сказал Кой. – Есть шанс, что ты в конечном счете умрешь или сойдешь с ума, но, разобравшись со мной, ты этим кое-чего все же добьешься.

Лежа в приемном зале здания, где создавался новый мир фашистской ненависти, девушка думала о том, что нужно сделать, отредактировать, пересмотреть…

Сзади послышался шелест, два глухих удара и звук мягкого падения, словно занавес, соскользнув, упал на пол… Вот только здесь не было никаких занавесов.

Она ждала, вслушиваясь. Ничего.

С трудом привстав, Биби повернула голову и увидела оставленные на полу туфли Чаба Коя, бесформенную груду его одежды, из которой выглядывали подмышечная кобура для пистолетов и тазер. Казалось, этот человек, обезоружив себя, скинул одежду и вышел отсюда голым, хотя Биби не слышала, чтобы где-то открывалась и закрывалась дверь.

Ранее в номере мотеля, вчитываясь в цитаты, взятые из произведений О’Коннор, Уайлдера и Лондона, Биби уже начала подозревать, что Чаб Кой не просто говорит языком литературных персонажей, он сам является персонажем, созданным ею героем. Если бы она не вырезала страницы из книги, если бы не сожгла их в рукомойнике, если бы не воспользовалась трюком с забыванием ради сохранения этого мира, который сейчас, пожалуй, уже слишком далеко зашел в своем создании, чтобы его можно было легко разрушить, поиски Эшли Белл закончились бы еще в мотеле.

С точки зрения постороннего наблюдателя она могла показаться побежденной и раздавленной. На четвереньках Биби подползла к стойке из черного гранита и уселась на полу, опершись спиной о полированный камень. Бейсбольную кепку она потеряла. Волосы ее пребывали в полнейшем беспорядке. Если избитое лицо такое же бледно-серое, пепельное, как и руки, то она должна выглядеть одновременно слабой и дикой.

Слабой, впрочем, она не была, а дикой являлась ровно настолько, насколько дикими были джунгли, ожидающие, когда Биби откроет их внутри себя, настолько, насколько дика природа силы, дремлющей в ней, силы, о которой она вскоре узнает. Она не чувствовала себя побежденной. Она рвалась в бой.

121. Капитан сожалеет

Пэкс и Пого стояли рядом с родителями Биби возле ее постели. Тело девушки под одеялом била мелкая дрожь. Временами оно дергалось чуть сильнее. Лежащие поверх одеяла кисти рук делали странные движения, словно выщипывали что-то неприятное кончиками пальцев. Казалось, пальцы движутся в такт пронизывающей комнату жалящей энергии, которую могут чувствовать только они.

Увиденное странное зрелище расстроило Нэнси до слез, но Мэрфи не дал жене нажать на кнопку вызова медсестры. Хотя это зрелище огорчило его не меньше, чем Нэнси, Мэрфи доверился отцовской интуиции. А она убеждала его: дочери сейчас ничто не угрожает, напротив, теперь в своем разуме, в своей душе Биби находит таинственное место, намного более реальное, чем любой сон, куда более глубокое, чем любая кома, но в то же время вполне безопасное.