Bella Германия - Даниэль Шпек

– Раздобудь мне ее номер, Джованни. – Он умоляюще посмотрел на дядю.

– Какой же ты идиот! Адвокат, вот кто тебе сейчас нужен, а не она.

Трясущейся рукой Винченцо пригладил волосы. Он до крови разбил голову о дверь камеры. Ничего не ел уже несколько дней. Тюрьма располагалась в самом центре Мюнхена. Таня совсем рядом – и в то же время дальше, чем когда-либо.

– Зачем мне адвокат? Кто я теперь для нее… иностранец, да еще и преступник.

– Черт возьми, да прекрати ты ныть наконец! – Джованни стукнул кулаком по столу. – Веди себя как мужчина!

Винченцо вскочил, заметался, но потом прикусил губу и подавил подступающие к глазам слезы. Рухнул в бессилии на стул.

– Я отец, Джованни. Это все, что я успел сделать в жизни. Найди мне ее и ребенка, умоляю тебя…

Взгляд Джованни смягчился.

– Va bene[156]. Обещаю.

Могла ли я ему верить?

Винченцо видел себя жертвой, но в представлении моей матери все было совсем наоборот. А Таня даже в самых безнадежных ситуациях умела разглядеть в человеке лучшее.

– Я думала, ты просто забыл меня.

– Это она тебе так сказала?

– Ну… да. Про тюрьму я узнала позже. А до того… «папа в Италии».

Глаза Винченцо подозрительно сузились.

– Все было не так. Я умолял ее привести тебя. Это она не хотела, чтобы ты видела меня через решетку.

Что ж, возможно. Но спроси Таня меня, я предпочла бы увидеть отца через решетку, чем не видеть его совсем.

Я изучала лицо Винченцо – смесь высокомерия и ранимости. Я отвернулась.

– Пойдем…

Мы молча покинули «Луна-парк» и сели в машину. Винченцо за руль. Я погрузилась в размышления.

– Как она вообще, Таня? – неожиданно спросил он.

– Все в порядке.

– У тебя есть братья, сестры?

– Нет.

– Она когда-нибудь была замужем?

– Нет.

– Похоже на нее. – Он закурил.

– А ты? Ты был счастлив с Кармелой?

Винченцо выпустил в окно струйку дыма. Прежде чем он успел ответить, зазвонил мой телефон. Я медлила. Это была мать. Как будто что-то почуяла на расстоянии.

– Юлия, все в порядке?

– Да.

– Мне тебя встретить?

– Не надо.

– Где ты сейчас?

– Еду в машине.

– Ты… решила развеяться?

– Нет.

– Ты одна?

– Нет.

Больше она ни о чем меня не спрашивала. Но я чувствовала: она боится.

– Юлия, я только одно спрошу… Ты сможешь когда-нибудь простить меня?

Я молчала. Ждала. На том конце провода словно что-то оборвалось.

– Я должна была сделать это, Юлия… Сжечь мосты. Иногда нужно забыть прошлое, чтобы двигаться дальше.

«Забыть прошлое», вот как это у нее называется.

– Я повела себя как эгоистка.

– Да.

Некоторое время мы молчали. Винченцо нервно косился на меня.

– Мы едем в больницу, – сказала я. – К отцу Винченцо.

– Что за больница?

Я задумалась. Хотела ли я ее там видеть? Зачем? Чтобы показать им, чью сторону выберу?

– В Богенхаузене.

Ну вот, теперь я предала их обоих.

Винченцо молчал. Я взяла сигарету из его пачки.

– Она приедет, как ты думаешь?

– Не знаю.

Он поднес мне зажигалку.

– Так вы увиделись с ней тогда?

Винченцо вздохнул. Очевидно, воспоминания давались ему нелегко.

– Джованни раздобыл ее номер. Я ей позвонил, но она так и не пришла.

– Я уже родилась к тому времени?

– Да. Таню я увидел только в зале суда.

У меня закружилась голова.

– Мне она говорила, что навещала тебя в тюрьме.

– Ты мне не веришь?

Я молчала. Я не хотела быть к нему несправедливой, но слишком устала от лжи.

– Послушай меня. Твоя мать говорила тебе то, что считала нужным, но ты хочешь выслушать и другую сторону, ведь так? До Мюнхена четыре часа, времени более чем достаточно. Только скажи – и я не пророню больше ни слова. Решать тебе.

Винченцо волновался больше моего. Это его история искала выхода. Но можно ли было ей верить? Иногда ложь не ложь в прямом смысле этого слова, а освобождение, выход из тупика. Каждый боится признать себя виноватым, так складываются разные версии одних и тех же событий. Но в истории Тани и Винченцо в любом случае недостает еще одной части – моей. Оказывается, я была любима больше, чем могла себе представить.

Итак, странствия Винченцо закончились. Безбрежное небо над головой свернулось до восьми квадратных метров.

И опять эти невыговариваемые немецкие «составы». «Камера предварительного заключения», «товарищи по камере предварительного заключения», «болтовня товарищей по камере предварительного заключения» – все это в одно слово, разве не забавно?

Когда Винченцо увидел Таню, у них не было возможности поговорить друг с другом. Только друг о друге.

Он сидел на скамье подсудимых, она стояла на свидетельском месте – в пончо, которое связала собственными руками. И выглядела необыкновенно женственно, несмотря на короткую стрижку.

Таня ни в чем не обвиняла Винченцо. Говорила, что знала его со времен коммуны, подбирая слова осторожно, чтобы самой не залезть в петлю.

Полицейский, в которого она стреляла, выжил. По счастью, пуля лишь задела ему бедро. Он находился в зале суда и узнал Винченцо. Таня и Олаф тогда были в масках, Винченцо – нет.

– Господин Маркони, – сказал прокурор, – вы по-прежнему утверждаете, что не знаете имен ваших сообщников?

– Да.

– Пострадавший говорит, что вы сидели за рулем. Как это у вас получилось – одновременно вести машину и стрелять?

– Как-то получилось.

– Ничего не понимаю, – недоумевал адвокат Винченцо в перерыве. – Вы не хотите назвать имена грабителей – ладно. Я не могу вас к этому принудить, пусть даже в этом случае наказание будет смягчено. Но почему вы отрицаете, что стрелял один из них? Зачем вы взваливаете на себя вину за то, чего не совершали? Ведь если очевидцы…

– Потому что так оно и было. Стрелял я.