Одна из двух роз - Жюльетта Бенцони

же касается ваших забот о его величестве, нашем короле, пока он рос, то мне кажется, вы больше заботились о заговорах против него и всевозможных интригах. Не хотите ли вспомнить о восковых фигурках, которыми так увлекалась герцогиня Элеанора?

– Легко обвинять того, кто не имел возможности по-настоящему защищаться! И я только теряю время, выслушивая ваши обвинения во всех смертных грехах.

И не поклонившись на прощание, Глостер покинул собор, но стоило ему выйти за порог, как сенешаль Бомон в сопровождении отряда вооруженных солдат арестовал его именем короля. Глостеру очень хотелось позвать на помощь своих сторонников, но в Бери у него их было очень мало. Он сообразил, что стоит оказать сопротивление, как эти люди с удовольствием покончат с ним на месте. Он позволил увести себя, рассчитывая, что все его лондонские друзья и все сторонники, живущие на землях его обширных поместий, поднимутся и вызволят его из Тауэра, куда его, конечно же, поместили.

Но ничего подобного не произошло. Возмущения не было, или, вернее, мало кто возмутился. Были отдельные выкрики и несколько вооруженных отрядов, которые королевская гвардия вмиг рассеяла. Большинство, почувствовав, что рядом с королем появилась твердая рука, притаились, готовые поменять направление, но только после приговора суда, который, по настоянию Генриха, вскоре должен был начаться над лордом-протектором.

Из-за этого процесса кардинал Уинчестерский не спал. Он был болен, чувствовал: конец его близок, и прекрасно понимал, что может случиться после того, как его не станет. Как ни решительна была молодая королева, ей одной не по силам справиться с грузом ответственности этого процесса. Саффолк будет ей, конечно, опорой, но старый кардинал с некоторых пор стал подозревать, что маркиз, уверившись в любви королевы, старается теперь для себя. Любовь, помноженная на честолюбие, укрепляет его в мысли стать при Маргарите вторым графом Марчем, играть такую же роль, какую играл Роджер Мортимер при матери Эдуарда III, королеве Изабелле, прозванной Французской волчицей. От этого, по мнению кардинала, тоже нельзя было ожидать хорошего…

Очередная лихорадочная бессонница в ночной тишине замка принесла Уинчестеру решение: процесс не должен состояться. А не будет его, если не будет обвиняемого…

Так оно и случилось. 23 февраля 1447 года, через двенадцать дней после ареста, Хамфри Глостер был найден мертвым в тюремной камере.

Увы! Если кардинал Уинчестерский надеялся такой ценой купить мир, он ошибся. Все королевство возопило об убийстве. Король в ужасе затворился в своей молельне. Дрогнула и Маргарита: она не ждала такой скорой и беззастенчивой расправы над своим врагом. Шестое чувство ей подсказывало, что смерть Глостера, все-таки одного из Ланкастеров, хоть и дружившего с Ричардом Йорком, повлечет за собой серьезные неприятности.

Напрасно на всех углах твердили, что герцог был болен, что его изношенное беспорядочной жизнью сердце не выдержало потрясения от ареста, – толки об убийстве не прекращались. Чтобы прекратить их, кардинал приказал положить герцога в большой зале парламента: пусть все желающие убедятся, что на покойнике нет никаких следов насилия. Но это мало помогло. Толковали об отравлении – яде, который не оставляет на теле ни пятен, ни синевы. Вспоминали жуткую смерть Эдуарда II: его убили раскаленной шпагой, воткнув ее через острый рог, чтобы избежать любых следов. Беда была еще и в том, что в преступлении обвиняли Саффолка и Маргариту, хотя юная королева не имела к смерти Глостера никакого отношения.

И еще одно несчастье: через три недели у кардинала Уинчестерского началась агония. И, боже мой, до чего мучительная! Никто и никогда еще не видел таких страданий! С пеной на губах, с выкаченными глазами седовласый старец всеми силами сопротивлялся смерти, боясь ее до умопомрачения.

Вой кардинала разносился по всему дворцу, леденя кровь в жилах слуг. Королева вместе с двумя фрейлинами молилась у изножья огромной кровати умирающего.

– Какой ужас! – прошептала леди Саффолк, чье душевное спокойствие трудно было нарушить. – Чтобы божий человек и умирал по-звериному!

Маргарита ничего не ответила. Сердце у нее сжималось, и ей было очень страшно слышать, как кричит кардинал. К нему из потемок сходились окровавленные призраки его жертв: Генрих V, по слухам, кардинал его отравил, Глостер (и это было признанием в преступлении), мужчины и женщины, отданные им палачу из одних только подозрений или жадности к их богатству, ученые, брошенные в огонь за колдовство… Вдруг умирающий издал вопль еще страшнее, и его тучное тело забилось в конвульсиях на мокрых от пота простынях.

– Отойди от меня! Прочь, проклятая ведьма! Это все твои козни! Все неправда! Ты лгала! Нет, ты не святая! Огонь! Пылает огонь! Огонь пылает, а она жива? Нет, не может такого быть! Раздувай огонь, палач! Раздувай! Еще!.. Еще!..

Маргарита с придворными дамами торопливо крестились, забывая шептать молитвы. Они догадались, что в последний миг тень Жанны д’Арк появилась перед тем, кто мучил ее и отправил на костер.

Последнее причастие не утешило души и не ослабило криков умирающего. Прошло еще много часов, прежде чем они смолкли, и Генрих Бофорт, кардинал Уинчестерский, перестал дышать, задушенный последним приступом гнева и отчаяния. По распоряжению королевы искореженного конвульсией страшного покойника тотчас же опрыскали святой водой, но уже полз слушок, что кардинал проклят. Кончина, воистину шекспировская, была и сама по себе катастрофой.

Маргарита оплакивала почти в одиночестве старого кардинала, который возвел ее на трон и поддерживал своей могучей властью. Он был привязан к ней, он ее любил…

После смерти кардинала Уинчестерского Саффолк понял, что перед ним открылась дорога к безграничной власти. Помешать ему могли только два человека: Ричард Йорк, законный претендент на престол, и Сомерсет, хоть и принадлежавший к дому Алой розы, но человек весьма честолюбивый и без труда себя мысливший во главе правительства. Король пожаловал ему титул герцога по просьбе королевы, а он посоветовал королеве сделать выгодную рокировку: назначить Сомерсета регентом Франции, а Йорка, который распоряжался во Франции, назначить регентом Ирландии. Недурной способ избавиться от Йорка, отправив его в худшее из осиных гнезд. Ричард Йорк не обольщался насчет назначения и отправился в Ирландию, затаив в душе гнев и ярость.

Честолюбие Сомерсета на время было удовлетворено, и своей судьбой он остался доволен.

Казалось, для двух влюбленных может прийти время нежной спокойной любви. Но нет, такое время для них не настало. Во-первых, потому что Маргарита не собиралась отдавать в руки Саффолка власть, о которой он мечтал. Она была умная женщина и умела заставить молчать свои чувства. С тех пор как хрупкий здоровьем король все дальше уходил по опасной дороге утопий и мечтаний, Маргарита, сохраняя