Тишина камней - Сергей Савочкин

— Что за глупость. — Ри отмахнулся. — Папа ни о чем таком не рассказывал, а он знает о каргах все.

— Все о каргах знают только эклиотики! — по-детски, почти обиженно, возмутилась Майя и тут же прикусила губу. Сменив тон на мечтательно наивный, она поспешила залепетать: — Зато я помню твою сказку о больной лисе, которую приютила одна девочка из богатых на берегу Ди-Дора. И как она случайно обронила оранговый браслет в миску с кашей, и лисичка стала бешеной, укусила девочку и сбежала.

— Да-да. — Ри понял, к чему клонила Майя. — А по дороге она напала на охотников, охранявших кузницу, где в это время обрабатывали перед плавкой мелин. Сожрала камень, стала огромной, с шерстью из стальных шипов и растерзала каргхаров, как тряпичных кукол. Но это мои выдумки, Майя, просто страшная история для детишек, любящих повизжать от подобных рассказов.

— Я знаю, — успокоила она рассерженного друга, поглаживая его по плечу. — Ведь лисы такие милые. Не то, что волки. Скажи, Ри, а я милая?

Парень нахмурился: Ри не понравилось, что из него выуживают комплименты, вызывая румянец на щеках.

— Милая, — буркнул он.

— Как лиса?

— Как лиса.

Майя радостно вскочила, увлекая за собой суженного, и закружила в диком, немом танце. Места у горного ручья было немного — тесновато для широкого раздолья, которого требовал танец, посвященный освобождению, но молодых это не смущало. Ри тонул в распахнутых с вызовом глазах Майи, а та блаженно улыбалась и светилась доступностью.

Они останавливались еще пару раз, прежде чем к вечеру добрались до Туманного ущелья, по пути так никого и не повстречав. Звонкое щебетание Майи, которое уже успело поднадоесть Ри, с наступлением сумерек померкло и стихло.

Атеранги встречал гостей умеренной тишиной и мрачностью. Селение расположилось в широком ущелье и вытянулось вереницей разношерстных домов вдоль единственной дороги, ведущей в таинственную, затянутую синеватой дымкой, глубину. Позади каждого строения, огибая валуны и обломки скал, черными хвостами извивались вспаханные борозды огородов, а дальние края и вовсе были усеяны камнями. Сами дома из бревен, обмазанных смолой и глиной, отличались и формой, и количеством труб, и, вероятно, назначением: одни были соединены покосившимся забором по краю песчаной колеи дороги, а другие надстроены дополнительными комнатами вверх и вбок — подобные убогие излишества держались на шатких сваях и поскрипывали при малейшем ветерке.

Первой, дымящей на отшибе, они прошли кузницу. Оттуда доносились гулкие удары молота о наковальню и громкие, но неразборчивые ругательства. Обитель начиналась с нескольких навесов с сеном и хлевов, воняющих прелой смесью свежего навоза и парного молока. За одним из таких сараев они и спрятались, потому что идти по дороге мимо грохочущих пьяным смехом и ором заведений казалось идеей не самой безопасной.

Солнце уже скрылось за лесом на далеком холме, и сумерки смело растекались по окрестностям.

— Нет, а ты чего ждал? — завидя растерянность Ри, Майя трепала его за рукав, побуждая к действиям. — Тут полно забегаловок для охотников, сейчас они развлекаются и пропивают заработанные серебряные. Нам нужно найти старейшину.

— Так шумно, — пробормотал Ри, потирая висок: головная боль зарождалась у самого глаза, поврежденного в детстве.

Беглецы жались у горы нарубленных дров, соседствующей с кучей мусора.

Начал накрапывать мелкий холодный дождик. Из глубины селения раздались крики, звон схлеснувшихся клинков, смех и вопли. И Ри вдруг сковало оцепенение отчаянья. Он вспомнил, что отец всегда называл такой надоедливый дождь «мулезным». А еще он понял, что не хочет быть здесь, что это не его место. Второй раз за день плечо засвербило, призывая укусить и успокоить зуд. «Да что же это такое, — забеспокоился Ри. — Если подобное будет повторяться, я когда-нибудь откушу себе руку».

— Ну сделай что-нибудь, — ныла Майя.

Ри раздраженно скривился и выдернул рукав из цепкой хватки девушки.

И тут груда мусора ожила. Гнилые, в лохмотьях, листы квашенной капусты сползли, осыпалась луковая шелуха и мокрые опилки, огрызки яблок скатились к ногам напуганных подростков.

— Хлебом пахнет, — прохрипело нечто, отделившееся от кучи. Поднялся силуэт человека в объедках вместо одежды. Склизская жидкость медленно сочилась по телу, а вонь прелыми испарениями вскружила голову Ри до тошноты. Человек окончил фразу удивленным голосом: — Испечен сегодня утром?

От лица что-то отвалилось и запуталось в грязной бороде.

Майя спряталась за Ри, обхватив его сзади и прижавшись. Она тихо пищала, бормоча молитву сущим.

— Что вы двое тут делаете? — Человек лениво растягивал слова. Зрачки его тускло мерцали.

Рийя Нон устал от эмоций за день, и страх, взволновавший на миг сердце, тут же утих. В конце концов, никакой угрозы от этого вонючего, тощего клопа ниже его ростом он не чувствовал.

— А ты? — с ребяческим, безрассудным вызовом вопросил Ри.

— Я? — Казалось, человек был сбит с толку. Он опустил голову и немного развел руки в стороны. Скорбь и горечь сквозили в голосе: — Искупляю вину. И не осуждай, пока сам не окажешься на моем месте. Тут довольно-таки тепло. Иногда.

— Искупляешь вину? — Ри тронула его речь. Вина перед отцом за то, что он сбежал, терзала сильнее любой тревоги или опасения. — За что?

— За доверие. — Человек причмокнул и ухмыльнулся. — Посмотри на меня… Так выглядит доверившийся.

— Кто ты? — Ри сосредоточенно нахмурился, он поискал на ощупь отцепившуюся подругу — та уже перестала причитать и пристроилась рядом, но все же чуть позади.

С ответом человек не спешил, да и сам ответ тянулся робко и смущенно:

— Меня знают… под именем Забиан Майя.

Ри взрогнул. Холодок пробежался по коже, в горле запершило.

— Не может быть… — Парень еле расцепил ссохшиеся губы.

— Да. — Представившийся будто обрел более ясные очертания. — Каждый дикий пес, притаившийся в подворотне, меня знает. Герой былых времен.

— Не может быть, — повторил Ри шепотом и отступил. Какая-то часть его детской веры в самоотверженную доблесть, воспетую в легендах об охотнике-одиночке, получившем мелин неведомой силы, сейчас треснула и рассыпалась, причиняя душевную боль. Заб Майя — великий воин, изменивший представление о злом и кровожадном каргхаре, охотник с добрым, справедливым сердцем. Человек, зародивший искру тяги к знаниям о каргах, которую раздул впоследствии отец, превратив в неистовое пламя… И он — вот это ничтожество, греющееся в мусоре? Неужели среди бесчисленных жизненных путей есть и такие? Вот что напугало Ри и заставило в тот вечер, забыв о спутнице, рвануть прочь.

— А хлеба! — донеслось вслед. — Хлеба дайте!

Майя, конечно же, побежала за Ри. Покинув окраины Атаранги, они спрятались в ночном лесу, в глинистом овраге, за переплетающимися, толстыми корнями сосен.