Путь домой - Алекс Войтенко

ушли моментально. Мне еще сделали выговор, попеняв на то, что настоящий гражданин Никарагуа не должен даже касаться руками этих грязных бумажек. Потому что именно они и повергли мою страну в пучину хаоса.

То, что в моих документах значилось, что я совсем недавно перешел границу, и не являюсь гражданином Никарагуа, никого совершенно не волновало. Более того, их просто никто даже не собирался разглядывать. Тот мужчина, просто спросил:

— Ты хочешь, отказаться от старого мира, и посвятить свою жизнь борьбе за народное дело.

Я, разумеется, согласился с его словами. И мне тут же было предложено, в знак солидарности с трудящимися всех стран совершить символическое сожжение. А мой испуганный взгляд, мужчина похлопал меня по плечу, и добавил:

— Ну, что ты, парень. Никто не заставляет тебя превращаться в факел. Тем более, что Народному Фронту нужны бойцы, а не обгорелые головешки. Просто у нас принято так доказывать свою приверженность к делу народного единства, публично сжигая документы, выданные властью кровавого диктатора Самосы.

Мужчина пристально всмотрелся в мое лицо, и пафосно произнес:

— Ты готов отдать свою жизнь за свободу своего народа?

— Да. — Ответил я, понимая, что деваться с этой подводной лодки, мне просто некуда. Но все же поспешил уточнить. — А как же мне тогда быть, без документов. Меня же не примут никуда на работу.

— Твоя работа, с этого мгновения, борьба за народное дело. За счастье окружающих тебя крестян и рабочих, за радость, за улыбки детей. А новые документы, ты получишь уже сегодня, и они будут подписаны нашими лидерами Сильвио Майорга и Ригоберто Крусо.

Чуть позже я, демонстративно достав из кармана пакет документов, и перед всем строем опустил его в пылающую жаровню, одновременно с этим произнося слова клятвы:

— Я, Уго Гонсалес. — Да я сознательно назвал другую фамилию, и сделал это по нескольким причинам. Во-первых, чтобы оторваться от Альварес. Я очень сомневался, что они придут и сюда, но все же некоторые опасения у меня были. И во-вторых, не собирался задерживаться здесь надолго. Если появится возможность постараюсь как можно быстрее покинуть этот сброд, считающий себя непобедимыми воинами. А на самом деле являющимися запуганными донельзя крестьянами и молодыми пацанами от пятнадцати до двадцати лет со слегка свернутыми мозгами из-за хорошо организованной агитации проведенной специалистами своего дела.

— Я, гражданин республики Никарагуа, вступая в ряды Сандинистского Фронта Национального Освобождения, принимаю Присягу и торжественно клянусь: быть честным, храбрым, дисциплинированным и бдительным воином, выказывать вышестоящим военным чинам беспрекословное повиновение, исполнять приказы со всей решимостью и всегда строго хранить военные и государственные тайны.

Я клянусь сознательно осваивать военные знания, выполнять военные уставы, всегда и везде поддерживать честь нашей республики и ее Национальной народной армии. Если я когда-либо преступлю эту торжественно данную мною клятву, пусть меня постигнет суровое наказание по законам нашей республики и презрение трудового народа.

И да поможет мне бог!

Удивительно, но я сумел сохранить свой паспорт. Правда, это обнаружилось много позже, уже спустя примерно полгода, после того, как я попал в тренировочный лагерь, но тем не менее это меня очень обрадовало. Оказалось, что он каким-то образом очутился во внутреннем кармане моего рюкзака. Возможно, на одной из стоянок я перекладывал документы туда, и забыл его обратно достать. В итоге, получилось, что на присяге я сжег свои права на мотороллер, и аттестат зрелости. Наверное, больше всего было жаль фотографий моей семьи, находящихся в том же пакете, но ничего исправить уже было невозможно. Радость присутствовала еще и из-за того, что было как-то стремно предъявить выданный здесь документ, где-то в другом месте. Если нарвусь на Национальную Гвардию, поддерживающую режим Самосы, наличие такого паспорта, гарантировано отправит меня к праотцам. Да и в любой другой стране, боюсь это не будет считаться легитимным документом. Хотя я все же сохраню, его по возможности. Если мне повезет, и я когда-нибудь доберусь до СССР, он должен будет мне очень помочь там легализоваться.

Присяга, которую я принял от имени Уго Гонсалеса, была удивительно похожа на ту, что я принимал в прошлой жизни, у знамени мотострелкового полка в степях Казахстана. Правда некоторые строки присяги были изменены, и в конце было упомянута божья помощь, но все говорило о том, что Советский Союз не оставил безо внимания, эту маленькую страну. Чуть позже мои подозрения только подтвердились. Основными инструкторами в нашем центре подготовки были двое мужчин. Всей своей выправкой они явно давали понять, что являются офицерами, и что мы, далеко не первые их подопечные. Алехандро Варадеро судя по всему бы несколько старше по званию, потому что, его напарник Васко Бьянко, всегда относился к нему с некоторым почтением и прислушивался к его словам. Впрочем, однажды, я понял, что все это лишь игра рассчитанная на такую непритязательную публику, как Никарагуанские новобранцы.

В сравнении с советской армией, среди нас царила гораздо большая расхлябанность, нежели там. Мы хоть и жили в общей казарме, но каждый вечер она пустела больше чем наполовину. Все разбредались кто куда хотел, не особенно обращая внимания, на своих командиров. С другой стороны, мы были не официальным воинским подразделением, а всего лишь партизанским отрядом. И единственное, что нас удерживало в одном месте, так это понимание того, что нарвись любой из нас, вне этого городка на Национальную Гвардию, и результата долго ждать не придется. Наверное именно для того, чтобы хоть как-то удержать нас на месте, и был придуман трюк с сожжением документов. А иначе, боюсь все воинство разюежалось уже на следующий день.

Однажды вечером, взяв бутылочку местного пива, я сидел на берегу местной реки, прикладываясь время от времени к горлышку, и покуривая местные дрянные сигареты. Никто здесь даже не слышал о том, что в городе имеется табачная фабрика, о которой мне так страстно рассказывали в Коста-Рике. Чуть позже неподалеку от меня приземлились наши командиры. В принципе, они тоже люди и тоже хотят отдохнуть и расслабиться, поэтому вытянув шею и удостоверившись, что за кустарником расположились именно они, и мне ничего не угрожает, продолжил заниматься своим делом. Вообще-то до сих пор, я принимал их скорее за Кубинцев, тем более, что оба они были достаточно загорелыми и смуглыми, а их испанский говор, мало отличался от моего. Разве что имелся небольшой акцент, поэтому я и принимал их за выходцев из республики Куба. К тому же, среди нас ходили слухи о том, что от республики Куба в