Любовь как спасение - Ольга Лобанова

Нина согласно вздохнула и представила себе сковороду с жареной картошкой, даже запах почувствовала — так оголодала за три дня.

— Поехали! Разносолов не обещаю, но картошку пожарю, огурчики есть соленые, грибы… Вы не волнуйтесь, я один живу.

Долго уговаривать Нину не пришлось. Но особенно Нину обрадовало это последнее — «один живу». Они ехали, весело обсуждая планы на завтра. Планов было немного — всего одна сидушка, но и дорога до деревни недлинная — чуть больше километра, как раз все успели оговорить.

В доме у Николая было чисто и скромно. «Как в казарме», — подумала Нина, хотя в казарме никогда не была. Только рыжая кошка Нюшка, сытая и вальяжная, придавала помещению некое подобие уюта. И — надо же такое! — Нина как в воду смотрела. Николай, пока чистил картошку — так же споро, как колотил доски, рассказал, что три года назад демобилизовался из армии в звании майора, по ранению. Жена от него еще до этого ушла: надоело ей офицерское безденежье и мотание по гарнизонам. Когда его ранили на Кавказе, ей сообщили, но она в госпиталь не приехала и сына не пустила. Обидно…

— Ну, это дело прошлое, чего ее судить. Из армии ушел, а квартиры нет, жить негде. Приехал вот сюда, в деревню. В этом доме мои родители жили, но они умерли давно, дом почти развалился. Но руки-то у меня, слава богу, из правильного места растут. — Николай уже накрыл на стол, поставил рюмки и початую бутылку водки. — Выпьем за новый дом? И за знакомство?

— Выпьем!

Слово за слово… В общем, эту ночь Нина провела у Николая, как-то все само собой получилось. Нине всегда казалось, что она любит мужчин возвышенных — как в смысле роста и размера конечностей, так и в смысле творческих устремлений, не таких, как Николай. Но тут вдруг выяснилось, что именно с таким мужчиной, с Николаем, ей особенно ладно и удобно, по всем статьям. Как будто они когда-то были одной плотью, а потом эту плоть разрезали произвольным манером на две части и бросили в разные стороны — живите, как хотите. А теперь половинки соединились, опять в одно целое.

— Чудно все это, — сказал в темноте Николай, покрепче обнимая Нину.

— И правда — чудно! — согласилась Нина, засыпая на его руке.

Проснулись рано, позавтракали тем, что с вечера осталось. И поняли, что расставаться им не хочется. Как быть? Поехали доделывать сидушку, доделали, сели на крылечко времянки — опять расставаться не хочется. Нина вдруг как заплачет, навзрыд, со всхлипами. Сто лет не плакала, даже забыла, как это бывает, а тут слезы ручьем.

— Вот что, лапушка, я тебе скажу. — Как услышала «лапушка, так еще горше заревела. — Ну, успокойся, ладно тебе, — Николай гладил ее по плечу, и она все тыкалась в его руку, как щенок. — Поезжай домой, собери вещи и приезжай ко мне. На ПМЖ.

— Да я же не умею в деревне жить, — заливалась Нина слезами. — Я же ничего не умею, даже щи варить.

— А ты пробовала? — Нина покачала головой. — А говоришь — не умею. Ты попробуй, не получится — поможем, не поймешь — подскажем. У нас в армии так, — засмеялся Николай, и Нина — в ответ — посветлела лицом.

* * *

Пока Николай был рядом, Нина ничуть не сомневалась — жить им надо вместе. А как осталась в электричке одна, сомнения налетели на нее пчелиным роем. И каждое норовило побольнее ужалить. На что жить, если нет ни работы, ни каких других доходов? Как без Москвы, особенно когда зима придет, — с тоски же умереть можно? «Да и зачем я ему, старая дура безрукая? За него, поди, все местные бабы детородного возраста сватаются, а тут городская, на тебе…» — последнее сомнение особенно тревожило Нину. Пока до дома добиралась, уверенности не прибавилось. Мать встретила, как всегда, упреками — где шлялась столько дней, деньги, поди, промотала…

— Я, мам, в деревню жить уезжаю. Насовсем, — сказала и испугалась — сожгла мосты, обратного хода нет. И вообще, это же был ее первый открытый бунт против матери за все сорок пять лет жизни — удивительное дело!

— И кто же тебя там ждет, раскрасавицу такую? — Антонина Петровна и не думала всерьез воспринимать слова дочери. — Неужели Николай? Я о нем лучше думала.

— Николай, — сказала Нина и прямо-таки почувствовала его твердую руку — не дрейфь, лапушка! — Мы с ним решили вместе жить. Ну, попробовать вместе…

— Мать, что я слышу! — в дверях стояла Света с вытаращенными глазами. — Ты — в деревню? Анекдот! А как же твои рассказы?

— Да ладно тебе, — Нина даже смутилась от дочерних слов. Неужели она всерьез воспринимает ее писательство? — Будем считать, что отечественная литература понесла невосполнимую утрату. Шутка. Вот что я вам скажу, — пора было переходить к организационным вопросам. — Вы без меня прекрасно обойдетесь, вам даже лучше будет, просторнее — у каждой своя комната. Ты, Светка, работаешь, значит, сама себя кормишь. У бабушки пенсия — маловато, но все деньги за квартиру я тебе, мам, оставить не могу. Мне же тоже надо будет на что-то жить, так что пополам. Один месяц твои деньги, второй — мои, я за ними приезжать буду.

Даже сама удивилась, как все дельно разложила, как будто всю жизнь решала хозяйственные вопросы. Мать с дочерью смотрели на Нину во все глаза — что это с ней? Уж не подменили ли ее в деревне?

— И когда уезжаешь? — спросила Антонина Петровна, осознав, наконец, всю серьезность Нининых намерений.

— Завтра. Чего тянуть? — И вправду, тянуть не хотелось, она уже скучала по своему Коленьке, и по запаху его дома, и по рыжей Нюшке. Когда только привязаться к ним успела?

— Дела! — заключила Света и ушла в свою комнату, прикрыв поплотнее дверь, — видно, собираясь сообщить новость подружкам, а может, и дружкам. Да какая ей, Нине, разница!

Нина достала с антресоли чемодан и дорожную сумку. Потом подумала, прикинула и чемодан опять отправила на антресоль — решила зимние вещи пока не брать. Как у них все сложится, кто знает? Надо будет — заберет. Весенне-летний гардероб легко уместился в сумку, на дно Нина сунула кулинарную книжку — на нее была вся надежда.

Антонина Петровна наблюдала за сборами дочери с очевидной грустью. Что ей теперь делать целыми днями в пустой квартире? Кого воспитывать, кого ругать? Светка не очень-то к себе подпускает, строптивая выросла.

— Не грусти, мамуля, — попыталась успокоить старушку Нина. — Скоро лето. Николай подключит электричество — можешь на дачу переезжать, к нам поближе.

— А может, я у вас поживу, в деревне? — неуверенно, даже как-то заискивающе, что совсем ей было несвойственно, спросила Антонина Петровна, совсем уж испугавшись перспективы одной жить во времянке, на голом не обихоженном участке, хотя и с туалетом.

— Ну, уж нет! Дай мне хоть последние бабьи годочки одной с настоящим мужиком пожить, — такая решительность тоже была несвойственна Нине, а потому отказ прозвучал особенно убедительно.

На том мать с дочерью и расстались. Утром проводить Нину не встали ни Антонина Петровна, ни Светлана. «И к лучшему», — сказала себе Нина и шагнула в новую жизнь.