Едят ли покойники торты с клубникой? - Розмари Айхингер

может, лучше бы он лежал сейчас в могиле, а Мартин сидел здесь, наверху. Ему бы понравилось. Они с Эммой наверняка бы поладили.

– И что теперь? Будем ждать, пока мертвые восстанут из могил? – Что-то же ему надо сказать, чтобы незаметно вытереть о штаны мокрые от пота руки.

– Как ты догадался? Как раз скоро пять. Тогда они все вылезут и соберутся на чай. У англичан научились. – Эмма явно раздражена.

– Ладно, ладно! Извини! Ну правда – чего мы здесь ждем?

– Ничего! Но отсюда все видно. Просто здесь красиво. Скоро сам убедишься. Гляди! – Эмма наклоняется вперед. – Вон там ваша могила.

– Нет уж, спасибо! Пожалуй, воздержусь. – А то, чего доброго, и впрямь скоро окажется рядом с Мартином, если закружится голова и он сломает себе шею на твердой земле кладбища.

«Кладбище как кладбище», – думает Петер.

Могилы напоминают спичечные коробки: одинаковой длины и ширины, все смотрят в одну сторону. И все же есть небольшие различия. Некоторые могилы накрыты каменными плитами, у трех что-то вроде крыши и железной изгороди, между ними несколько склепов, но большинство – обычные могилы с цветами и зеленью. Кладбище как кладбище – ничего особенного. Но, с другой стороны, там, внизу, лежит и Мартин, а значит, это кладбище все-таки не такое, как все остальные.

Есть многое на свете…

Чего только не бывает на свете! Например, цветы, которые распускаются по ночам. Или белые ночи и черные дни. А у Эммы день и впрямь выдался черным. Последние два дня она немного обеспокоена. Петер больше не показывался. Может, это хороший знак. А может, и плохой. Она ведь сама ему сказала, что это ненормально – каждый день торчать на могиле Мартина. Так-то оно так, но взять и куда-то запропаститься, не сказав ей ни слова? Ее это гложет. Они, конечно, не побратимы. Или как называется, когда братаются мальчик и девочка? Неважно. До этого дело пока не дошло. Но все-таки они уже немного подружились – разве нет?

Она отправится к Гольдбергам и будет писать. Да, так она и поступит. Пусть жизнь вернется в привычную колею! Ее это наверняка успокоит. Эмма проходит сквозь главные ворота, и на душе у нее становится немного легче. Гудрун Кранебиттер тащит голубую лейку. Ей уже за восемьдесят, морщины глубиной с Большой каньон. Но фрау Кранебиттер не черная вдова – она славная.

– Здравствуйте, фрау Кранебиттер!

Эмма подхватывает лейку и несет к могиле Рудольфа, супруга Гудрун. Под ним покоятся его родители Максимилиан и Жозефина. Приветливое семейство. Как и фрау Кранебиттер – добрая и милая старушка.

«Есть многое на свете, Эмма, – часто говорит пожилая дама, – что неподвластно скудному человеческому разуму. Кто сказал, будто с умершими нельзя беседовать?»

Так утверждают несколько миллионов человек, знает Эмма. Но это так, к слову. Не факт, что они правы. Конечно, никто из этих нескольких миллионов человек не признал бы, что ошибается. Им же виднее. Их не проведешь!

«Не слушай их, Эмма! – всякий раз советует ей Гудрун Кранебиттер. – Мертвые порой лучшие собеседники, чем многие из живых».

– Как поживаете, фрау Кранебиттер?

– Как маргаритка на весеннем солнышке! – Мягкая улыбка бабочкой вспорхнула с ее губ и полетела по кладбищу. У Гудрун худые ноги в бежевых ботинках на шнуровке, руки торчат из блузки в крапинку, как индюшачьи шеи, а тыльная сторона ладоней покрыта густой сеткой голубоватых вен. Все между собой сочетается, считает Эмма. Но больше всего ей у пожилой дамы нравится прическа. Такая же, как у нее самой, – только снежно-белая.

Попрощавшись, Эмма идет дальше. Впереди слева папа косит траву на газоне. Вернее, сейчас-то он не косит, а стоит и болтает. С какой-то высокой блондинкой. Она стоит к Эмме спиной. Эмме не слышно, о чем они говорят. Женщина, судя по всему, удачно пошутила. Папа, опираясь на газонокосилку, раскатисто смеется. Вообще-то этот смех предназначен только Эмме! Очевидно, папин ответ не менее остроумен: женщина хихикает. От ее ядовитого хихиканья листва бы с деревьев облетела!

Эмма прячется за ближайшим надгробием. Кто там похоронен, она внимания не обратила. Эмма скрылась молниеносно, словно хомяк, каких иногда вспугивает отец, когда роет могилы. Эти забавные зверьки перерыли все кладбище. Хотя какие же они забавные: эти твари кусаются, стоит зазеваться. Эмма сидит на корточках за надгробием.

Это хихиканье Эмма узнала бы из тысячи. Тереза Функ! А папа говорил, что она больше не придет! Обманул он дочь. Бессовестно соврал ей в лицо. А как эти двое хихикают! Будто истеричные подростки, которые сидят в самом конце школьного автобуса и перемывают всем косточки. Эмма терпеть их не может.

Может, после того раза ведомство по делам молодежи взяло Эмму с отцом под контроль? А папа об этом знает, но не говорит ей ни слова! Они с соцработницей общаются, точно уже сто лет знакомы.

Эмму вот-вот стошнит! В ушах у нее шумит, а подошвы будто прилипли к земле. Или ее вдруг парализовало? В самый неподходящий момент, когда пора уносить ноги. Прямо рядом с Эммой, гаденько улыбаясь, стоит Тереза Функ собственной персоной.

– Эмма! Рада тебя видеть!

У Эммы словно язык отнялся. Она не может пошевелиться.

– Ну что, как дела? Я только что болтала с твоим папой.

А то она не заметила! Вот тупая корова! Хотя бы мозгами Эмма шевелить еще в состоянии. Но ей, как назло, не удается оторвать глаз от лица соцработницы. Эмма по-прежнему не может выдавить ни слова. Если Терезу Функ это и удивляет, виду она не подает.

– Чудесный денек, не правда ли? – как ни в чем не бывало продолжает болтать она.

Просто отвратительный!

Опять она хихикает. У Эммы аж уши заложило!

– Ну ладно! Мне пора. Столько работы – весь стол завален. Решила прогуляться немного, подышать свежим воздухом.

Да чтоб она задохнулась!

– До встречи! – И Тереза Функ посеменила прочь на своих каблучках.

Век бы ее не видать! Главное – не поддаваться панике! Эмма, застыв на месте, с ненавистью смотрит ей вслед. Отец ей врет! Надо уходить отсюда. Она сейчас не может смотреть ему в глаза – этому предателю!

Попалась!

Старая крутильная фабрика – вот куда она отправится! Полуденный зной еще не спал, рапсовое поле ослепляет желтизной. Эмма бежит, задевая руками цветы, пролезает в ветхий оконный проем и прыгает в пыльную полутьму. В нос ударяет запах прошлого. Завернув за угол, Эмма видит Петера! Он лежит лицом к стене, свернувшись калачиком. По спине его ползет здоровенный черный паук. На редкость отвратительный экземпляр. Петер, похоже, его не замечает. Он