Двойной сюрприз для блудного папочки - Валентина Гордова

–Всё хорошо, малыш, – в голове крутится много слов, которые следовало бы ей сказать, но я произношу именно это – весело и уверенно.

И подхожу к ней лишь после тихого судорожного выдоха.

Видеть Варю на больничной койке странно и дико, и не покидает ощущение, что произошло что-то непоправимое. Но я вижу её слабую улыбку, которую она пытается мне подарить. Вижу всё так же сильно выпирающий живот и немного успокаиваюсь.

Немного: желание придушить Пашу всё ещё жжётся изнутри.

–Вот и оставляй тебя одну, – укоризненно качаю головой, игнорирую стул и пристраиваюсь к малышке на койку.

Она немного возится и кое-как отодвигается в сторону, освобождая мне больше места. Хороший знак.

–Обычно со мной такого не происходит, – слабо шутит она в ответ тихим хриплым голосом.

И глаза красные, когда как кожа, наоборот, вся бледная. Кто-то явно ревел. Судя по сиплому голосу, ещё и кричал.

–Расскажешь, что случилось? – Спрашиваю у неё нарочито бодро, отчаянно делая вид, что не произошло вот вообще ничего плохого.

И тут же сжимаю кулак – тот, что Варя не видит. Незачем пугать её, она сегодня и так натерпелась.

Моя малышка не хочет ничего рассказывать, я вижу это по её глазам. Но всё равно судорожно вздыхает, отводит взгляд и начинает тихо говорить.

Про маму и Пашу, которого она подсунула «порченной» дочери. Про этого урода, что прямым текстом говорил моей впечатлительной девочке: «Ты со мной только потому, что твой отец отваливает мне неплохие деньги». Про отца Варя тоже говорит – он какой-то забугорный бизнесмен, что выставкам немецких художников уделяет больше внимания, чем родной беременной дочери.

Она говорит – тихий поток слов просто выливается из неё, а я сижу и слушаю. И понимаю то, чего она не сказала и вряд ли скажет: я единственный, кто её слушает. Пару раз она поднимает взгляд, видит моё внимание и тут же смущенно отворачивается, понижает голос и пытается свернуть рассказ на нет. И тогда я начинаю задавать вопросы. И спрашиваю до тех пор, пока Варя сама вновь не начинает рассказывать.

Кажется, она говорит мне всё. Совершенно всё, что было у неё на душе.

Про обиду на родителей.

Про страх передо мной, но ещё больший перед Пашей, тем более сейчас.

Про его угрозу с ножницами.

Теперь я понимаю, как чувствуют себя главари преступных организаций – сейчас я ощущаю себя одним из них.

Нет никаких мук совести или чего-то похожего.

Есть просто дополнительный пункт в плане на день: уничтожить человека.

Я не понимаю, зачем рассказываю Егору всё это. Но в конце, не видя на его лице осуждения и даже скуки, чувствую себя спокойно. И защищённо.

И даже засыпаю, ощущая свою ладонь в его руках.

Когда я просыпаюсь, Егор всё ещё со мной. Только теперь он сидит на стуле возле моей койки. Пиджака нет, рукава белой рубашки закатаны до локтей, на коленях бесшумно работает ноутбук, свет которого оставляет на лице Минина причудливые тени, особенно глубокие под глазами. Это – единственное освещение в тёмной палате.

–Доброй ночи, – Егор, как оказалось, заметил моё пробуждение, и теперь сидит и со слабой улыбкой на губах смотрит на меня.

Он выглядит уставшим. Мне немного неловко и даже стыдно думать, что посреди ночи такой занятой человек, как Егор Минин, сидит неизвестно где, а не спит в своей постели, только по моей вине. Конечно, я не заставляла его приезжать – я, честно говоря, до сих пор плохо понимаю, как он вообще узнал о произошедшем и нашёл меня, но я уверена в том, что он переживает за наших детей. И за меня.

От последней мысли мне становится тепло на душе, будто туда светит солнышко.

–А... что ты тут делаешь? – Звучит, наверно, глупо и даже грубо, но ничего иного в голову мне не идёт.

–Слежу за твоим восстановлением, – авторитетно заявляет Минин с самодовольным видом.

И в подтверждение своих слов откладывает ноутбук, поднимается, подходит ко мне и прикладывается губами к моему лбу, проверяя температуру.

Если бы ко мне был подключён аппарат, что следит за пульсом, я бы сгорела со стыда. Потому что после своеобразного поцелуя Егора моё сердце начинает биться с невероятной скоростью, лихо колотясь о рёбра.

–Ммм, – не подозревая ни о чём, тянет мужчина со знанием дела, отстраняется и сверху вниз заглядывает мне в глаза. – Кажется, температура в порядке. Как чувствуешь себя?

Не хочу, чтобы он уходил. Это не то, что можно ответить на вопрос о самочувствии. Сейчас мне просто спокойно. У Егора удивительная способность испускать невидимые волны уверенности и невозмутимости, что пробираются под кожу и надолго поселяются внутри.

Кажется, зайди сейчас Паша в палату, мне всё равно не будет страшно.

–Я рада, что ты здесь, – говорю, не подумав, то, что на самом деле чувствую. И тут же торопливо добавляю, видя, как Егор удовлетворенно щурится, словно довольный кот: – Но мне не нравится, что я отвлекаю тебя от важных дел. Наверно, тебе нужно спать?

Последнее произношу совершенно неуверенно и отворачиваюсь, не выдержав прямого насмешливого взгляда.

–Единственное действительно важное для меня дело умудрилось попасть в больницу, – выпаливает Минин в лоб, не волнуясь о том, как неловко мне становится от его слов. Готова поспорить, он получает удовольствие, видя, как краснеют мои щеки и уши.

У меня сводит скулы от желания улыбаться после его слов.

И, конечно же, Егор без труда замечает это. И лукаво улыбается мне в ответ.

–Приходил дядя доктор, сказал, что тебе лучше поспать до утра, – говорит он с намёком, играет бровями и возвращается на свой стул.

Снова кладёт ноутбук на колени и выразительно смотрит на меня уже оттуда.

–Дядя доктор, – мне смешно от того, как Егор назвал его, – только это сказал?

Я не слышала, чтобы кто-то заходил. Признаться, я вообще ничего не слышала и не чувствовала. Такой спокойный сон был у меня уже довольно давно.

И эту странность я без зазрения совести спихиваю на действие лекарств.

Егор улыбается мне как-то по-хулигански, от чего на его щеках появляются небольшие, совершенно безумные ямочки, чуть щурится, будто точно знает, как это действует на окружающих, и насмешливо отвечает:

–Он пытался меня выгнать, даже охрану вызвал.

Мне вдруг становится страшно настолько, что дыхание сбивается. Зажав рот рукой, я испуганно смотрю на Минина, а он в ответ только головой укоризненно качает.

–Варь, – зовёт недовольно, – нельзя быть настолько пугливой. Я же сижу здесь, значит, меня не выгнали.

Я это и без его слов вижу, но от вопроса удержаться не могу: