Вдвойне робкий - Андрей Симагин

Химический состав, ДНК… потом сравнили с базой данных.

Скалли всмотрелась в первую страницу. В правом верхнем углу — «Федеральное Бюро Расследований». Ниже: «Октябрь, 27, 1995». Еще ниже — понятные только посвященным скупые колонки цифр.

— И что? — хмуро спросила Скалли, поднимая взгляд на Молдера. — Здесь сказано, что никаких совпадений нет. Человек с такими характеристиками никогда' не задерживался и не состоял под следствием.

— Да, но это не самое существенное. Посмотри следующую страницу.

Скалли перевернула первую страницу отчета. На этот раз она вчитывалась в колонки цифр гораздо дольше. Потом опять подняла на напарника недоуменные глаза.

— Он болен?

— Болен? — странным голосом переспросил Молдер. — Чем?

— Трудно так сразу сказать… Здесь написано, что представленный образец кожной ткани не содержит ни масел, ни жирных кислот. Существует множество факторов, способных вызвать такой результат, хотя… честно говоря, с настолько выраженным дефицитом необходимых веществ я лично до сих пор не сталкивалась. Ты хочешь искать его по базам данных медицинских учреждений?

— Может, это и имело бы смысл, но я не о том, Скалли, — Молдер присел на краешек письменного стола перед нею, — Послушай. Это — не обычное мое безумие, не тарелки и не привидения, так что, — он мягко улыбнулся, — послушай внимательно и непредвзято.

— Я всегда именно так тебя и слушаю, — серьезно ответила Скалли.

— Вот что мне пришло в голову. Что, если этот Вдвойне Робкий убивает не из-за психического расстройства, а просто-напросто из-за физического голода? Может, ему просто-напросто необходимо время от времени восполнять этот самый ярко выраженный дефицит необходимых веществ в организме?

— Господи, Молдер… Из того, что этот лоскуток кожи слишком высох, ты делаешь такие выводы? Да я…

Погоди, Скалли. Я знаю, что ты с такими болезнями не сталкивалась. Никто не сталкивался. Но я не знаю, как иначе объяснить то, что в теле Лорен Маккалви исчезли все жировые ткани. Напрочь, ты же сама убедилась. Он не в канистре и не в бидоне приносит свою странную желеобразную кислоту. В себе, понимаешь? Он каким-то образом… может, при поцелуе даже… парализует жертву впрыскиванием своего пищеварительного сока, окружает жертву этой субстанцией, а потом, дождавшись определенной стадии переваривания, поглощает разжиженные жировые компоненты.

Скалли задумалась.

— В природе такое встречается… — пробормотала она, — Скорпионы, пауки… Но я не знаю, Молдер. Слишком много скорпионов и пауков ползает по Интернету, а?

— К счастью, пока всего лишь один.

— Инопланетянин? — с серьезным видом попробовала подколоть напарника Скалли. Молдер и ухом не повел.

— Скорее — мутант… И знаешь, Скалли… Он ведь, судя по всему, не мальчик и даже не юноша. Та девчонка, которая спугнула его с трупа Холли и видела, как он сбежал, говорит, ей показалось, что ему лет за тридцать, а то и к сорока. Ты представляешь, сколько исчезнувших женщин по всей стране на его совести, если это все так?

— Хочешь разом закрыть пару сотен дел о пропажах без вести? — нахмурилась Скалли. — Намерение благородное, что и говорить…

— Не только это. Четыре женщины в Эбердине исчезли примерно с интервалом в неделю. Не помню точно… Теперь вдруг он начал убивать каждый вечер. Что, если некий процесс в его организме… что бы это ни было… набирает обороты?

— О Господи… — пробормотала Скалли. — Молдер, но… Нет, но это же форменный бред. Вампир, сосущий жир…

Кросс, сидевший поодаль, вскочил со своего места и, размахивая очередным только что полученным листком, быстро подошел к Скалли и Молдеру.

— Тридцать восемь фамилий, — сказал он. — Всего лишь тридцать восемь. Не так много людей в нашем городе знает, что в Италии были какие-то поэты, а тем более помнит их по именам… вы были правы, агент Молдер. Вполне реально обойти всех.

— Давайте начинать, — сказал Молдер.

— Мне хотелось бы с ними со всеми поговорить, — произнесла Скалли задумчиво.

— О поэтике раннего Возрождения? — улыбнулся Молдер. — Твое право, но смотри, как бы разговор не перешел в кулинарную область.

Скалли невесело усмехнулась в ответ и встала. Огладила платье на своей безупречной фигуре.

— Думаю, опасность мне не грозит, жира во мне немного… Помнишь, как говаривал Волк в «Трех поросятах»? Я не буду их есть, они худосочные…

— О чем это вы? — озадаченно спросил Кросс.

— Да так… Мы обратили внимание, что наш Потрошитель предпочитает тучных особ, и, стало быть, Скалли и я при встрече с ним будем в относительной безопасности.

Кросс оттопырил нижнюю губу и хлопнул себя ладонью по большому, доброму животу. В детективе явно было фунтов тридцать-сорок лишку.

— Каждому, — сказал Кросс, потрясая списком, — по…

— Тридцать восемь на три не делится, — быстро сообразила Скалли.

— Значит, вам по двенадцать, а мне четырнадцать, — тоже проявив недюжинный дар счетовода, безо всякого калькулятора в мгновение ока просчитал Кросс. — Две фамилии в бонус. Все-таки изначально это мое дело.

— Идет, — сказал Молдер.

Квартира мистера Энканто.

В пакете была книга.

Его книга.

Пухлая, тяжелая, красивая. Пахнущая бумагой, типографской краской… веками, бессмертием. Что на свете долговечнее слов? Безликие кости и безмолвные черепки, с которыми так носятся археологи? Или, может, заводы Форда?

Смешно.

«Итальянские поэты Нового времени».

Виа Гранде, Виа Кроче, Виа Кастельфран-ко… Этих улиц, наверное, давно уже нет, а их названия звучат, звучат, потому что когда-то один гений расположил их в единственно верном порядке на листе бумаги, нашел им место в своем тексте… а теперь другой… ну, не скажем — гений… другой одаренный сверх всякой меры человек перевел его текст на английский язык, и теперь любой, кто захочет, любой, кто еще сохранил способность читать что-либо, помимо комиксов…

Я был бы гений, тоскуя, думал мистер Энканто бессильно и отрешенно. Если бы не моя странная беда — я был бы гений… Гению нельзя быть таким усталым. Нельзя ни на миг ощущать себя преступником. Ему можно быть злым, эгоистичным, даже несчастным, ему даже можно отвратительно обращаться с любящими его женщинами — это нормально; но постоянная усталость, постоянное отвращение к себе и неизбывное, не отпускающее ни на миг чувство вины убивают любой дар. То, что я при всем том еще как-то делаю свое дело — самый настоящий подвиг.

Эта мысль, однако, почти не утешала. Просто от нее делалось еще более жаль себя.

Мистер Энканто листал книгу своих переводов раз, другой, отходил от стола, бессмысленно глотал, давясь, то оливковое, то сливочное масло, чтобы хоть как-то притушить пламя в желудке, и листал снова… Книга облегчала боль куда лучше, чем дурацкое масло.

Но долго так не могло продолжаться.

Кожа уже переставала зудеть, начинался некроз. Скоро порозовевшие и ороговевшие участки начнут