Великий Рузвельт. "Лис в львиной шкуре" - Виктор Мальков

Тем временем, фактически находясь в состоянии полного временного отключения от источников информации, Элеонора вместе со своим «выводком» (пятеро детей Рузвельтов: Анна, Эллиот, Джеймс, Франклин и Джон. – В.М.) направлялась из Вашингтона на отдых в Кампобелло, маленький остров у северо-восточного побережья США, где семья владела летним домиком и участком земли. Все ее мысли были сосредоточены на возможности поскорее увидеть мужа. Она ничего не знала о результатах съезда демократов. Первое ошеломляющее известие по прибытии в Кампобелло она получила из телеграммы старика Дэниэлса. «Ваше сердце, – говорилось в ней, – преисполнилось бы радостью, видя спонтанный и восторженный взрыв одобрения, когда сегодня Франклин был номинирован в качестве претендента на пост вице-президента США. Выдвижение его кандидатуры сопровождалось бурными аплодисментами зала» {30}.

Оставляя стены министерства военно-морского флота, Франклин ответил во всех отношениях достопримечательным, написанным от руки письмом, в котором не было ни капли самолюбования, но содержался глубокий смысл – итоговый взгляд на приобретенный у Дэниэлса жизненный опыт и предвосхищение будущего:

В 1916 г. Америку накрыла эпидемия полиомиелита. Десятки тысяч смертей, большинство из них дети. Средства спасения были неизвестны. Рузвельты испытывали огромную тревогу за своих детей, стремились укрыть их в безопасных местах. Элеонора и Франклин понимали повышенную опасность и для них самих. Особенно это касалось Франклина. Он часто страдал простудными заболеваниями, а служебные обязанности вынуждали его много разъезжать по стране, подвергаясь опасности подхватить смертельно опасный вирус. Президентская избирательная кампания осени 1920 г. грозила особым напряжением в силу того, что Демократическая партия начинала ее со слабых стартовых позиций, имея в качестве лидера (кандидата на пост президента) весьма невзрачного политика – Джеймса Кокса. Рузвельт иногда удачно, иногда неудачно стремился компенсировать невыразительность и консервативность своего партнера по списку демократов, но уже вскоре выяснилось, что республиканцы, опираясь на мощь крупного капитала и ослабление уз внутри прогрессистской коалиции Вильсона, последовательно набирают очки.

Призыв Рузвельта придерживаться твердой и последовательной внешней политики и «держать курс на закрепление организованного прогресса во внутренних делах» не находил необходимого отклика. Большинство населения возвращалось к политике изоляционизма, негативно относясь к «затее» с Лигой Наций, а страхи перед радикализацией рабочего движения, засильем «красных» сделали непопулярными прогрессистские лозунги. Антирадикальная истерия сделала свое дело. Воспользоваться падением влияния реформаторов и с целью закрепить успех их противников поспешили и ближайшие родственники, наследники Теодора Рузвельта. Его сын, Теодор Рузвельт-младший, разъезжал по стране «в хвосте агитационного поезда Франклина» и убеждал слушателей, что он (Франклин) не имеет права присваивать себе «бренд нашей семьи». Мать Франклина, Сара, умная женщина, не желая «влезать в политику», если ее спрашивали, почему ее сын так нелюбим остальными представителями именитого семейства, отвечала: «Может быть, потому, что мы внешне намного лучше выглядим, нежели они». Все понимали этот злой намек на лошадиный оскал Теодора Рузвельта, как нежелание Франклина изменять вильсонизму, несмотря на личные трения с угасающим президентом.

Франклин трудился самозабвенно, произнося тысячу речей, пожимая сотни тысяч рук, не щадя связок. Порой могло показаться, что доверие к Демократической партии возрастает, но когда его секретарь Марвин Макинтайр спросил, имеет ли он (Рузвельт) надежду, что список демократов и на этот раз победит, ответил: «Никаких иллюзий». А в письме английскому другу как бы в самооправдание своего участия в проигрышном деле написал: «…Какой бы ни был результат, эти выборы останутся для меня интересным опытом».

Рузвельт немного лукавил. Ему было совсем небезразлично участие в общенациональной кампании. Он использовал его как трибуну для выражения суммы идей, которую он выработал в себе (в том числе и в общении с Дэниэлсом, Вильсоном и Брайаном) и с которой он не расставался до конца дней своих. Он имел, в частности, далеко идущие планы в отношении наделения вице-президента существенными дополнительными полномочиями. Но самым главным было выражение нового взгляда на политическое развитие страны в целом, которым он поделился со своими «единоверцами» по партии на церемонии формального провозглашения его кандидатом на пост вице-президента США. 9 августа 1920 г. в Гайд-Парке в присутствии пяти тысяч сторонников, ведущих лидеров партии, сидящих и стоящих под сенью старых дубов рузвельтовской усадьбы, Франклин Рузвельт делился своими «недозволенными» мыслями в ставшей в сущности глухой к реформаторству аудитории за пределами индустриального Северо-Востока. Он делал это в предвкушении будущего перелома в настроениях избирателей, хотя и подозревал, что успех 1916 г. демократам долго повторить не удастся.

«Некоторые люди последнее время заявляют: «Мы устали от прогресса, мы хотим вернуться туда, где мы находились до всех этих преобразований, вернуться к своему бизнесу, восстановить нормальные условия». Они не правы. Америка мечтает о другом… Добрые старые времена навсегда остались в прошлом. Мы должны двигаться вперед или застрянем надолго… Возможности Америки всем известны. Мы можем вести за собой мир, подавая ему великий пример… Демократическая программа предлагает улучшение жизни нашей стране, лучшую судьбу для ее народа. Это план надежды… Мы против засилья денег в политике, мы против частного контроля за национальными финансами, мы против обращения с людьми как с товаром, мы против контроля хозяев салунов над городами, мы против нищенских зарплат, мы против господства групп или клик. Мы точно так же против возвращения состояния комы в нашу национальную жизнь…» Идея Лиги Наций не умрет, Соединенные Штаты обязаны ее поддержать {32}. Определенно своей речью в защиту «реального идеализма» Рузвельт стремился отразить натиск нового республиканизма, играющего на популярности лозунга о возвращении к «нормальности», прерывании движения к переменам и возвращения классической политэкономии «твердого индивидуализма».