Безвыходных положений не бывает - Владимир Санин

Полюбовавшись легкой свалкой, вызванной дележом моего билета на футбол, я выскочил из редакции. Два часа спустя шофер Вася лихо остановил редакционный «Москвич» у правления колхоза, и я бросился к крыльцу, на котором сидели два старика.

— Шишкина? — переспросил один из них. — Ишь, знаменитая наша Верка становится! Еще один только что звонил, из вашего брата… Вон на той окраине работает Верка!

— Иди своим ходом, — посоветовал второй. — Мост через ручей там ремонтируют.

— Или бери лошадь, — предложил первый.

— Мерин свободный, — заглянув в книжечку, уточнил второй.

— Хорошо, запрягайте! — нетерпеливо воскликнул я и гоголем прошелся вокруг Васи.

— Не забудь главному сказать, что я разыскивал Шишкину на всех видах транспорта!

Вася хмыкнул и произнес голосом конферансье, объявляющего очередной номер:

— Разрешите представить — персональный мерин!

Я обернулся — и мне стало нехорошо. Вместо ожидаемой коляски или, на худой конец, телеги ко мне подводили старую, тощую и вдобавок одноглазую лошадь, на спине которой вместо седла лежало ветхое одеяло.

— Лихой конь! — сообщил старик, всовывая в мою руку уздечку. — Барон звать. Садись на иху светлость и езжай к Верке на участок. Через часок вернешь.

Мне сильнейшим образом захотелось вернуть Барона немедленно, но вокруг, предвкушая редкое зрелище, собралась целая толпа любопытных. Было бы несправедливо разочаровывать этих людей. К тому же мерин казался самой смирной и покорной лошадью на свете. Он был настолько жалок, что я подумал: отказаться от его услуг — значит обидеть славное животное, лишить его последнего шанса послужить человеку.

— Где вы разыскали это полезное ископаемое? — пошутил я, похлопывая Барона по тощей шее. — Судя по внешнему виду, этот рысак — современник Тита Флавия Веспасиана. Вы не откроете тайну, как он передвигается без инвалидной коляски?

Барон, который до сих пор уныло стоял, перебирая ногами, вдруг скосил на меня единственный глаз, и столько было в нем неожиданной хитрости и ехидства, что я внутренне ахнул. «Эге, — подумал я про себя, — здесь нужно держать ухо востро. Кажется, штучка с секретом».

— Ну пока, — сказал я Васе и лихо подпрыгнул, как это делали герои ковбойских кинофильмов, но Барон отодвинулся ровно настолько, чтобы сделать мой прыжок самой бесполезной на свете затратой сил. Так повторилось несколько раз, к большому удовольствию местных зевак. Особенно развеселилась эта компания, когда кто-то принес для меня лестницу-стремянку. Тогда за честь редакционного мундира вступился Вася, который схватил меня в охапку и рывком забросил на лошадиную спину. Едва успел я принять гордое вертикальное положение, как Барон встряхнул меня — думаю, для того, чтобы насладиться лязгом моих челюстей, — и отправился в путь со скоростью, которая вызвала бы презрительную усмешку у разморенной на солнце черепахи.

— Дядя, не превышай шестидесяти километров в час! — радостно завопил какой-то рыжий мальчишка.

Другие тоже что-то кричали, но я обращал на них такое же внимание, как утопающий на горный пейзаж. Мои глаза полезли на лоб. Дело в том, что хребет у Барона оказался столь острым, что о него можно было точить карандаши, и на каждом шагу я испытывал такое ощущение, будто сейчас распадусь на две равные половины. А чтобы не возникало никаких иллюзий, Барон два-три раза в минуту меня встряхивал, чутко прислушиваясь к исторгаемым мною воплям. Поражаясь собственной ловкости, я на ходу снял куртку и подсунул ее под себя. Стало легче. Настолько, что я нашел в себе силы оглянуться и убедиться в том, что мы едем в противоположную сторону. Я пробовал указать их светлости на ошибку и подергал уздечку, но добился лишь того, что Барон чуть не куснул меня за ногу. Потом покосился на меня, и в его хитрющем глазу было недвусмысленно написано: «Сиди-ка ты лучше спокойно, дружок. И не вздумай с меня соскочить. Предупреждаю честно: сбегу. Неделю будешь искать!»

Высказав эту мысль, Барон стал на краю дороги и начал делать вид, что любуется закатом. Я горько рассмеялся, настолько неслыханно глупой была ситуация. Я, корреспондент областной газеты, добрую сотню километров трясся по проселочным дорогам только для того, чтобы угождать прихотям старого одноглазого самодура!

— Эй, приятель! — обратился я к проходившему мимо парню. — Не хочешь ли прокатиться до правления? Я не эгоист!

Юноша прыснул и посмотрел на меня с оскорбительным сомнением.

— Не хочешь — не надо, — уныло произнес я. — Тогда скажи хотя бы, как развернуть их светлость на сто восемьдесят градусов?

— Вот это другое дело, — понимающе проговорил парень. — Эй, Барон! — крикнул он. — В сельпо привезли свежее пиво!

Нужно было видеть, как ожила эта старая кляча! Барон развернулся, по-молодому взбрыкнул копытом и галопом помчался вперед, так помчался, что лишь пыль да куры разлетались в разные стороны! Я вцепился руками в нечесаную гриву и трясся, как горох в погремушке. Не сбавляя пары, Барон пролетел мимо правления колхоза, обдал брызгами из лужи редакционный «Москвич», проскакал еще метров двести и как вкопанный остановился у палатки сельпо.

Очевидцы потом долго спорили, как оценить мой акробатический этюд. Одни утверждали, что это было двойное сальто средней сложности, а другие — что минимум тройное, с поворотом и кульбитами. Все были очень довольны эффектным зрелищем и особенно тем, что во время последнего кульбита я свернул шею злющему козлу (за которого до сих пор плачу из каждой получки).

Разумеется, никакая сила в мире не заставила бы меня вновь сесть на гнусного пропойцу, который променял своего седока на смоченную в пиве корку хлеба. Проклиная телефонный звонок, главного редактора и всех сивых меринов на свете, я, прихрамывая, побрел к машине.

И здесь произошли две встречи, которые с лихвой вознаградили меня за все мучения.

Во-первых, из хохочущей публики выбежала тоненькая девушка и сказала, что она и есть Вера Шишкина. Она очень извиняется, что так получилось, но ее дядя-конюх боится, что корреспонденты с их статьями вскружат ей, Вере, голову. А она хорошо понимает, что настоящей певицей станет только через много лет, если будет очень и очень много работать.

Короче, интервью получилось отличное. Вторая встреча произошла тогда, когда я уже открывал дверцы «Москвича». Подлетела «Победа», и из нее выпрыгнул Петя Никулькин, репортер молодежной газеты.

— Приветик, — небрежно бросил он. — Где здесь эта местная знаменитость? Старик заказал подвал — триста строк! Недурно?