Под прусским орлом над Берлинским пеплом - ATSH

что уже произошло.

— На крыльце, — ответил я, не отрывая взгляда от её лица. Каждое моё слово, казалось, усиливало её боль, углубляя пропасть, которая разверзлась, между нами.

— Зачем ты туда пошёл?! — она заметалась по комнате от окна к двери, от двери к картинам, слегка шаталась, и мне было беспокойно, что она на грани сердечного приступа. — О, Господи, только не это! Нет-нет… — Её губы побелели, на лбу выступил пот, и я впервые увидел её такой — сломленной.

Она продолжала нервно ходить взад-вперёд, шепча что-то несвязное, и её взгляд, блуждающий по комнате, ни на чем не останавливался. А потом, случайно наткнувшись на меня, она резко остановилась и улыбнулась. Но улыбка эта была совсем неестественной

— Это останется только, между нами, — сказала она, взяв себя в руки, уже решительно. — Не говори никому, и даже отцу. Особенно отцу! Никогда, слышишь? — она схватила меня за плечи, и её пальцы впились в мою кожу. Она трясла меня, и голова так закружилась, что перед глазами запрыгали тёмные пятна.

Я вырвался из её хватки и отшатнулся. В её глазах, все ещё горящих лихорадочным блеском, я больше не видел мольбу, это был взгляд императрицы, что с хладнокровием отдаёт приказ о казни. И в этот момент я понял, что она не просто боится, она что-то скрывает. Что-то важное, что-то опасное.

Не говоря ни слова, я развернулся и вышел из гостиной, оставив её наедине со своими страхами и тайнами. В груди росла тяжесть, словно туда положили камень. Я шёл в свою комнату, чувствуя, как что жизнь моя больше не будет прежней.

Запись 6

День ознаменовался приездом тёти Юдит, Хеллы и Аннелизы. Я не видел их целую вечность, настолько долгую, что с трудом узнал Хеллу. В детстве она была улыбчивой малышкой, с которой мы исследовали каждый уголок их усадьбы, превращая обычные прогулки в захватывающие экспедиции. Сейчас передо мной стояла высокая, красивая девушка с кудрявыми волосами. Время превратило её в настоящую красавицу.

На первый взгляд, Хелла казалась скромной и вела себя так же сдержанно, как и Аннелиза. Но стоило нашим взглядам встретиться, как в её серых глазах вспыхнули знакомые искорки детского задора и азарта, мгновенно дав мне понять, что дух приключений никуда не делся. Сердце наполнилось радостью от этой встречи. Я был безмерно счастлив видеть их всех снова. Предвкушал, что эти дни станут ярким пятном в моей жизни, источником тепла и приятных воспоминаний, к которым я смогу обращаться в серые будни, черпая из них силы и вдохновение.

В контрасте с этой радостной суматохой, Мичи продолжала своё затворничество. Уже неделю она не покидала пределов своей комнаты, принимая пищу лишь раз в сутки и не открывая никому, даже Гансу. Её молчание и добровольное заточение бросали тень тревоги на общую атмосферу дома.

Нас, встречающих тётушку Юдит и её дочерей, было четверо. Время, конечно, оставило свой след на тёте: виски тронула седина, на лбу и в уголках губ и глаз пролегли морщинки, но её глаза сияли всё той же привычной ясностью и добротой. Аннелиза расцвела, превратившись в стройную, высокую красавицу с роскошной, густой гривой каштановых волос. Она стала поразительно похожа на свою мать в молодости. И те самые уши, которые так часто становились предметом шутливых споров между Мичи и Гансом, вовсе не портили её, а, наоборот, придавали особый шарм.

Всё это время я наблюдал за братом. Бледность выдавала его внутреннее беспокойство. Взгляд был отсутствующим, рассеянным. Он часто переспрашивал, прежде чем ответить на самые простые вопросы, и бесцельно ковырялся ложкой в тарелке, не притрагиваясь к еде, чем вызывал заметное беспокойство у матери. Он избегал её взгляда и отвечал односложно и сухо.

Юдит, с присущей ей проницательностью, быстро оценила обстановку. Её карие глаза, в которых читалось лёгкое осуждение, скользили по лицам присутствующих, словно пытаясь сложить мозаику из отдельных деталей. Наконец, её взгляд остановился на мне, и на её губах появилась тёплая, ободряющая улыбка.

— Милый, поиграй с Хеллой, — предложила тётя Юдит, обращаясь ко мне. — Она как раз выучила новую мелодию, пусть сыграет тебе.

Мама, желая включить в общее времяпрепровождение и Ганса, добавила:

— Ганс бы тоже хотел послушать.

Однако тётя Юдит, по-видимому, имела другие планы.

— Боюсь, Ганс должен остаться здесь, — твёрдо сказала она. — Я хочу кое-что обсудить.

Когда мы с Хеллой перешли в соседнюю гостиную, я, движимый любопытством, выбрал место у окна. Эта позиция позволяла мне не только слышать разговор в соседней комнате, но и следить за Хеллой краем глаза, чтобы она не подумала, будто я равнодушен к её игре. Дождавшись, когда она сядет за фортепиано, я устроился спиной к стене, прижавшись к ней всем телом, от плеч до затылка, стараясь уловить хоть слово из разговора тёти с Гансом и мамой.

— Это произведение называется «Осенний лес», — объявила Хелла с таким выражением лица, словно выступала перед огромной публикой, а не передо мной одним.

— Ты хочешь женить Ганса на Хелле, — сухо констатировала Юдит, будто говорила о чём-то само собой разумеющемся.

— Да, этот брак выгоден для тебя, Юдит, — подтвердила мама, подчёркивая практическую сторону предполагаемого союза.

— Не с Гансом, — отрезала тётя, но тут же смягчила тон, обращаясь ко мне: — Не подумай, дорогой, что я против тебя. Но моя девочка выйдет замуж исключительно за хорошего, умного, надёжного мужчину, которого полюбит, — и в её голосе звучала непреклонная материнская решимость.

— Ты только что сказала, что не против Ганса, — заметила мама, и в её голосе проскользнул лёгкий смешок, — а в итоге получается, что ты не считаешь его умным, хорошим, надёжным.

— Да, Адам подходит ей намного больше, — ответила Юдит, не пытаясь опровергнуть слова сестры. — А что касаемо Ганса… я люблю его,