Ночная книга (сборник) - Милорад Павич

Утром мы шагнули в войну, как придурок входит в подворотню, где ребята гоняют ногами чью-то шапку. За одну ночь дешевые вещи стали дорогими, а дорогие подешевели. Днем мы выползали на улицу, как кроты, бледные от страха и бессонницы, чтобы посмотреть, цела ли еще улица Князя Михаила, и я начал замечать витрины, на которые раньше никогда не обращал внимания.

Как-то шел я по улице Царя Лазаря и тщетно пытался вспомнить хоть одну прочитанную до войны книгу или какой-нибудь спектакль. И вдруг среди этих раздумий мое внимание привлекла витрина с дорогой женской обувью. Я сразу заметил, не знаю почему, пару из белого полотна с черным мехом наверху. Это были роскошные свадебные туфли, довольно экстравагантные, с четырехгранным каблуком. И мой взгляд остался в этой витрине. Кстати, учтите, я и не трансвестит, и жениться не собираюсь. Да и вообще не отношусь к тем, по кому сходят с ума. И советы, и проклятия в одно ухо впускаю, через другое выпускаю, обещаю много, а выполняю мало. Воду по ночам не пью. По моим волосам видно, какая у меня грустная душа. Все дни, кроме праздничных, я похож на мать. Короче говоря, даже красивые шляпы мне не к лицу. Мне предсказано, что если я женюсь в июле, то буду счастлив. А я совсем не уверен, доживу ли до июля. И несмотря на все это, мне почему-то понравились эти белые венчальные туфельки с черным меховым верхом. Потом я еще пару раз прошел мимо них, просто чтобы посмотреть. И испытал настоящее отчаяние, когда однажды они исчезли из витрины.

Как пишут в пособиях по астрологии, кроме тех качеств, которые заставляют меня деградировать, мне, по самой сути, свойственны еще и некоторые другие – такие как надежность, выносливость, основательность, твердость. Видимо, именно поэтому во мне сработал инстинкт самозащиты. Как будто наперекор всему тому, что мне угрожало, я начал во время бомбардировок заниматься кулинарией, хотя раньше готовить не умел. Рыбу следовало исключить сразу, потому что Дунай был загрязнен обедненным ураном и ртутью, содержавшимися в бомбах. Поэтому я купил на рынке два вида фасоли, белую и желтую, прошлогоднюю. Кроме фасоли взял еще ребра и грудинку, копченные на высоте двадцати метров, потому что чем выше коптильня, тем лучше сало… И вот падают бомбы, воздушные удары НАТО уничтожают нефтеперегонный завод в Панчеве, а я готовлю еду. Фасоль замочил на ночь в воде с мятой. Головку лука и один-два зубчика чеснока обжарил на сковороде, слил мятную воду и налил в кастрюлю свежей воды, добавил к фасоли запеченный красный перец и вышеупомянутые лук с чесноком. А Панчево горит. Положил в кастрюлю грудинку и копченые ребра. И не забыл добавить молотого острого красного перца и немного чая с медом… Я сделал все на одном дыхании, как будто давно привык заниматься этим делом, а фасоль у меня получилась такой сладкой, что, как говорится, каждая ложка была похожа на поцелуй…

Потом я как-то раз проходил по улице Змай-од-Ночая. Там есть один магазинчик, где продают подвенечные платья. Несмотря на сыпавший мелкий дождь, я буквально прилип к витрине, не в силах оторвать взгляд от серебристого платья, переливавшегося как металлическая фольга. К нему прилагались длинные, до локтя, перчатки протестантского темно-серого цвета, усыпанные крошечными зеркальцами, похожими на глаза…

Тут я заставил себя встряхнуться и подумал: на что мне вся эта женская дребедень? Лучше заняться делами. Моя планета, Сатурн, по сути своей холодный и сухой небесный камень. Это планета дневная, мужская, враждебное небесное тело. Зло, которое она причиняет, приходит медленно и длится долго. Учитывая все это, учитывая еще и войну, я не видел перед собой никакого будущего. Но кроме того, я не был готов экономить деньги. Консервативный по своей природе, я предался пороку, который не требовал особых усилий.

Меня охватила мания бессмысленных покупок. Магазины по распоряжению властей работали всю войну бесперебойно, за исключением часов воздушной тревоги. И продавцы не знали, что делать с дорогими товарами, которые теперь никто не покупал и которые никто не решался под бомбами отправить обратно на склады. Поэтому они продавались за бесценок. В магазине на улице Чика Любина я почти даром взял мужской лосьон after shave с запахом арбуза и мужской костюм от Chez Nikola’s в серую полоску для официальных случаев, а также рубашку XXI века без пуговиц, застегивающуюся на липучку. Неподалеку от этого магазина я купил литр растительного масла, неожиданно всплывшего среди дефицита продуктов, и у того же самого уличного продавца – синий «фольксваген-гольф» десятилетнего возраста, который до бомбардировок стоил три тысячи марок, а сейчас, под бомбами, – сто. В Новом Белграде, в одном из многоэтажных домов-башен, из которых была видна каждая ракета, падавшая на город, в ювелирной лавочке «Ненад Раце» на шестнадцатом этаже я подобрал себе мужской перстень. А потом мне настолько понравилось одно женское кольцо (гораздо больше, чем мужское), что я купил и его. Цены были «военные», то есть совершенно дурные. Как, впрочем, и я сам.

Когда бомбы падают тебе прямо в кровать, невозможно ни спать, ни думать, ни тем более заниматься любовью. Тем не менее в тот вечер я задремал, и в моем полусне, между двумя воздушными налетами, какой-то чарующий женский голос начал читать мне что-то старинное, даже древнее и теплое, что-то похожее на любовное стихотворение. Особенно сладкими были согласные и односложные слова. Они ласкали и возбуждали не слух, а мою слизистую. Я почти физически чувствовал слюну той, что нашептывала мне стихи:

На следующий день мне взбрело в голову купить какую-нибудь книгу. На улице Князя Михаила перед книжным магазином «Синий всадник» его владелец распродавал свои запасы, разложив их на гладильной доске. Я выбрал книжечку о монастыре Манасия с отличными фотографиями фресок святых воинов и купил ее за два динара. Любая книга с гладильной доски стоила два динара. Но не успел я дома раскрыть ее, как начался новый воздушный налет.

В ту ночь было разрушено и сгорело здание телецентра. Я не спал до самого рассвета, запершись в комнате, завесив окна влажными простынями и закрыв лицо мокрым носовым платком. Мне едва удалось спастись от резкого запаха горящей кинопленки.

Утром я покрасил оранжевой краской, в стиле хинди, пробор у себя на голове и решил покинуть город. У меня была возможность сесть в машину и поехать в Венгрию, на аэродром, с которого каждую ночь взлетали самолеты, чтобы бомбить нас. Там я мог взять билет в любом направлении, только не домой. Для этого мне даже не нужна была виза, потому что въезд в Венгрию был свободным. Но я поступил по-другому. У меня вдруг возникла необъяснимая потребность отправиться в какой-нибудь монастырь. Автомагистраль, ведущая на юг, была разрушена бомбами только где-то после сотого километра, так что по ней я мог добраться до монастыря Манасия, расположенного недалеко от Белграда. За немецкие марки я купил на улице бензин в двадцатилитровой пластмассовой канистре, которую, правда, предварительно прокипятили, так что она на самом деле вмещала теперь не двадцать, а восемнадцать литров. Надел новый костюм и рубашку – мне было жаль оставлять их в Белграде. Обулся в лакированные туфли Massimo Germani, ставшие моими тоже в результате одной из моих бессмысленных закупок в районе Чумича. Чтобы от них не несло новой кожей, я опрыскал их лосьоном after shave с запахом арбуза. В карман я положил два кольца и книжечку о монастыре Манасия, купленную днем раньше. Было еще утро, и я отправился в путь, надеясь на перерыв после ночного налета. На выезде из города мне повстречались какие-то цыгане с трубами, они знаками показывали, что им тоже надо на юг, я остановился и впустил их в машину, строго предупредив, чтобы по дороге они не играли.