Ночная книга (сборник) - Милорад Павич

– У тебя две обязанности: одна – на случай мира, другая – на случай войны, – сказал ему Скоромник. – В военное время ты будешь защищать Голубац на воде, потому что по ту сторону реки венгры уже сейчас грузят на лодки пушки, рассчитывая на такой поворот дела, когда им может понадобиться ударить по крепости с берега. И уж если они из этих пушек шарахнут, то не только у нас, но и у дунайских рыб все перед глазами запляшет. Ну а в мирные дни твоей работой будет проверять всякого, кто захочет наняться служить у воеводы в крепости. И мужского пола, и женского. С мужчинами ты и сам знаешь как разобраться. Сообразишь. Однако особенно важно, чтобы ты внимательно выслушал, как следует проверять женщин. Прежде всего, следи, чтобы они не пронесли в воеводины покои яд, оружие или что-нибудь в этом роде. Потому что в основном у него там толкутся именно женщины. Господарь любит, чтобы его окружали портнихи и белошвейки. И в этом вся загвоздка. В последние годы по Дунаю вместе с разными войнами и солдатами к нам пришли французская болезнь и испанский ветер, поэтому твоя обязанность – завалить каждую новую служанку, прежде чем пропустить ее в воеводину постель. Твоя задача проверить ее, чтобы она не заразила кира Еремию какой-нибудь дрянью. Так теперь делают все господа. Все понял?

– Ничего я не понял, – ответил ошарашенный Прохор. – А чего же ты сам не делаешь для воеводы такую работу? – добавил он чуть погодя, в ответ на что бывший солдат дунул себе в ладонь и понюхал ее. Потом, прежде чем ответить, он бросил на Прохора короткий взгляд:

– Я для воеводы свое дело делаю. И для такой работы не гожусь, уж больно я уродлив, а господарь не любит, чтобы женщины пугались, перед тем как попасть в его постель, потому что тогда от их волос пахнет летучими мышами. Вот потому-то и нужен какой-нибудь чистенький красавчик вроде тебя, чтобы сначала он их распробовал, да притом еще так, чтобы они не верещали от страха… Киру Еремии нужен был кто-нибудь такой, от кого их не бросит в дрожь… Что до нас с воеводой, то с нас хватит и того, что мы немало мужчин по всему Дунаю приводим в трепет…

Так началась для Прохора новая служба. Сначала работы у него было немного. После того как он перепоясался и подкоротил свою щетину, оказалось, что он и правда красавец, волосы у него были как листья лавра, а среди дунайских лодочников он слыл одним из самых лучших. У него как будто заново открылись глаза. Один его глаз видел глубоко в нем самом, другой – далеко над водой. Он полюбил свою работу и жизнь в замке. Стал веселым, вокруг него всегда собиралась компания лодочников, гребцов, плотогонов, моряков с Понта и рулевых. Очень скоро он уже знал по имени всех на реке, у кого руки в мозолях от руля и весел. А о дунайских челнах ему было известно и такое, чего сам черт не ведает. С осени он брал какую-то синюю краску, которую сам делал, и впрыскивал ее в живые стволы деревьев. И по весне получал из них синюю древесину для постройки челнов, которые потом никогда больше не надо было красить. Он любил компанию, и самым большим наказанием для него было одиночество. То, что зарабатывал, тратил легко и так же легко зарабатывал на все свои расходы. Хотя он умел развлекать собиравшихся вокруг него людей, ему удавалось сохранить в замке независимое положение. Парней, которые хотели наняться к киру Еремии, он всегда проверял одинаково. Сажал в лодку возле Голубаца, приказывал выйти на середину Дуная и спуститься вниз по течению. Тех, у кого потом хватало сил выгрести против течения и вернуться назад в лодке, он принимал на службу, тех же, кто приходил назад пешком, по берегу, он отправлял обратно в деревню, пасти скотину.

С женщинами, которые приходили искать работу в замке, то есть в покоях кира Еремии, он поступал по-разному. Каких только среди них не было. Были беженки с Метохии, из Турецкой империи, почти все от двенадцати до четырнадцати лет; были болгарки, некрасивые, но честные; были неловкие, но старательные немки из Трансильвании; а еще красивые и вороватые румынки и цыганки, ленивые и жадные. Одним он отказывал прямо с порога, другим на солнце смотрел в зубы, как лошадям, а что делал с теми, кого уводил в свою комнату с очагом и огромным тазом с крышкой, никто не знал. Известно было только, что кровать его обута в мужские сапоги и женские туфли и что для каждой девушки он приказывает сварить огромное количество чая из шалфея. Полный котел такого чая каждый раз доставляли к нему в комнату. Здесь девушки проводили с Прохором ночь, и если после такой проверки их допускали в покои к киру Еремии, то Прохор с ними больше никогда не имел дела и вообще не замечал их, как будто они не существуют.

Воевода Прохором был доволен. Два раза даже посылал ему кубок вина со своего стола. Оба раза, выпив вино, Прохор брал со дна серебряную монету, которую таким способом посылал ему кир Еремия, и через слугу возвращал кубок назад. Но не более того. Самого воеводу, кира Еремию, Прохор никогда не видел… Правда, ему этого не очень-то и хотелось…

Свободного времени у него было вдоволь, иногда он ходил в церковь Введения во храм Пречистой Богородицы, иногда к источнику с фонтаном, сидел там в тени лип, умывался, смотрел на то, как женщины пьют воду, шутил с ними или пугал их ложью с той стороны Дуная и истиной – с этой. Он не верил, что смерть, как предсказал ему Скоромник, может прийти к нему через воду. Прислушиваясь к тому, как журчание теплого источника перекликается с ревом ледяного Дуная, он иногда затягивал песню, правда очень тихо, будто бы пел кому-то внутри себя:

Однако долго петь песни ему не пришлось.

В тот год венгерский король Сигизмунд захотел отобрать у Еремии Голубац, но Еремия его не отдал. Он снарядил своих людей, посадил их на суда и послал против венгров на другой берег Дуная, а венгерскому королю передал, что купил Голубац у деспота Стефана Лазаревича за двенадцать тысяч дукатов с головой самого деспота, отчеканенной на каждой монете. Если венгерскому королю нужен Голубац, пусть пошлет ему двенадцать тысяч дукатов со своей головой на каждом, тогда и получит его. А по-другому не получится. Уж лучше он сдаст Голубац турецкому султану. Так сказал Еремия, а Прохор, который вместе с войском из крепости переплыл на судне реку и вступил в бой с венграми, получил тяжелую рану. Выстрел из самопала угодил ему прямо в пах. Люди воеводы столкнулись здесь не только с венграми, но и с поляками, румынами и даже литовцами. Среди всеобщего хаоса и резни раненого Прохора с трудом доволокли до реки, бросили в лодку и оттолкнули ее от берега…

Если нет дождя, то во второй половине дня, обычно около пяти часов, ветер по имени «грохотун» некоторое время гонит воду Дуная против его обычного течения – от Лепенского источника по направлению к Голубацу. Тогда на лодке можно довольно легко проплыть вверх по реке. Прохор о Дунае знал все, знал он и то, что ветер может спасти ему жизнь. Так оно и получилось: скорее мертвый, чем живой, он все-таки догреб до Голубаца по ветру.

Несколько недель пролежал он под овчиной и только стонал. Говорил он так, будто жует, а на куске хлеба оставлял кровавые следы. Когда Прохор был ребенком, одна старуха научила его, что ночью, если в комнате или в лодке есть нечистая сила, нужно начертить вокруг себя, то есть вокруг своей постели или лодки, воображаемый круг, чтобы защититься от злой силы. Теперь, лежа в постели, он в мыслях заключил в круг рану у себя на бедре. Как будто хотел защитить ее от злых духов. Постепенно, с каждым вечером этот круг уменьшался и сгущал боль, душа ею рану. И наконец задушил. Как будто Прохор и сам был злым духом. Так он выздоровел. Но лучше бы ему не выздоравливать. Ранение не прошло без следа. Прохор навсегда потерял мужскую силу.