Ваше Сиятельство 12 (+иллюстрации) - Эрли Моури

Глория нахмурилась. Мысль графини была очень неприятной.

— Что ей может быть нужно? — спросила она, вспоминая потрясший ее визит Величайшей при Елецком.

— Я не могу знать. Когда она уходила, то сказала, что я буду должна ее отблагодарить за ее заботу о моем сыне и еще об одном человека. Пока не сказала как, — ответила Елецкая, стараясь вспомнить слова богини в точности.

— То есть она тебя делает зависимой, — Глория усмехнулась: уж кому как не ей были знакомы подобные игры. — Увы, здесь я ничем не могу помочь. Что касается моих отношений с Сашей, разумеется, я все это буду отрицать. Можно даже придумать, что это чьи-то наговоры, кто-то желает меня опорочить. Если потребуется я могу найти «виноватых», — императрица грустно усмехнулась. — Когда вернется твой сын? Он что-то говорил? Посвящал в свои планы?

— Нет, — отозвалась графиня, повернув голову к двери — к ней приближались быстрые шаги.

— В чем дело? — Глория глянула на вошедшего камергера и поняла все почти сразу без слов.

— Мои извинения, ваше величество! — тот поклонился, низко-низко, роняя на лоб седые волосы. — Филофей… Император скончался! Только что!

— Пойдите! Пойдите туда! — Глория вскочила, нетерпеливо отсылая его взмахом руки. — Денису скорее сообщите! Я приду сейчас! Нет… — она покачала головой, враз став бледной, печальной. — Скажите, что я приду позже.

Глава 5

Камни Новых Богов

Камергер спешно ушел, а Глория медленно опустила глаза к персидскому ковру на полу, будто изучая его сложный орнамент. В эту минуту, грозившую значительными потрясениями не только во дворце, но и всей России, Елена Викторовна почувствовала себя крайне неловко. Ей захотелось скорее исчезнуть из покоев императрицы и вообще из дворца.

— Видишь, как повернулось: теперь я — свободная женщина, — раздался голос Глории, холодный, похожий на звуки расстроенной виолончели. — Не знаю, что ты сейчас думаешь, но поверь, я не рада смерти Филофея. Хотя во дворце и среди князей многие будут думать обратное. Филофей был мне дорог. На самом деле очень дорог. Он — один из немногих мужчин, кто по-настоящему меня любил и поддерживал все эти годы. Особенно самые первые, тяжелые годы, когда я каждый день была на грани нервного срыва. Вот теперь не стало человека, который был мне самой надежной опорой. Ты тоже не так давно потеряла мужа, но в тот момент ты была в кругу близких тебе людей. Я же здесь большей частью одна. Те люди, которые окружают меня и делают вид, что расположены ко мне, почти все лгут — они корыстны, двуличны. Мне больше нечего делать здесь, в России. Увы, ваша империя для меня так и не стала мне домом. Кстати, именно твой сын говорил мне об этом. Он говорил на удивление мудрые вещи: о том, что вся проблема в том, что Россия не стала мне домом, и в этом весь корень зла. Саша очень быстро понял меня в отличие от самых властных людей империи.

Елецкая молчала удивленная, даже потрясенная, теперь уже не столько трагической новостью камердинера, сколько неожиданными откровениями императрицы. Глория откупорила флакон со снадобьем дворцового лекаря и хотела было налить, но передумала. Встала.

Тут же подскочила с дивана Елецкая.

— Ты сиди, — остановила ее императрица. — Хочу, чтобы рядом был хоть кто-нибудь. Лучше посторонний, чем из дворцовых… Как ни странно, от тебя я чувствую больше тепла, чем от них. Надо бы послать за Эдуардом, — она глянула на дверь, потом потянулась к кнопке говорителя, но остановила палец в нескольких сантиметрах от бронзового диска. — Эдуард у меня очень чувствительный — будет плакать. Это я плакать почти не умею, — сказала она, и когда снова повернулась к Елецкой, графиня увидела, что ее глаза мокры. — Багряный дворец, да и вся Москва — чертово место. Здесь слишком много людей ненавидят меня. Вот, к примеру, Ковалевские… — Глория подошла к шкафчику, закрытому дверкой с инкрустацией яшмой, повернула ключ и открыла ее. Взяла там откупоренную бутылку с шотландским виски. Неожиданно повернувшись к Елецкой, спросила: — А знаешь, какой у меня сильный соблазн? Уходя отсюда, громко хлопнуть дверью! У меня много таких возможностей, еще больше поводов! Например, я могу открыто признать, что твой сын — стал моим любовником! Представляешь, какая буря поднимется⁈ Как это разозлит цесаревича! И брак твоего Саши с Ольгой станет вряд ли возможным! Я могу сделать очень больно Ковалевским!

— Ваше величество, пожалуйста не делайте этого! — темными, расширившимися зрачками Елена Викторовна смотрела на нее, медленно бледнея.

— Не делать? Ведь если бы я была дрянью, как многие считают, то я должна бы так поступить. Почему я не должна так делать? Вы все привыкли считать меня английской гадюкой, только и занятой тем, как устроить очередную подлость! Некоторые мне приписывали, что я желаю извести Филофея и якобы несколько раз травила его! Странно как-то: травила, травила, а он дожил до шестидесяти восьми, и жил бы еще, если бы слушал целителей и меня. Меня оговаривали с первого дня появления в Багряном дворце! Обо мне сложили сотни грязных сплетен! Мне плевали в душу! И я плевала в ответ! На боль, причиненную мне, я умею отвечать болью! Но, знай, графиня! — держа в одной руке бутылку с виски, Глория вытянула вторую к Елецкой: — Я никогда не была жестокой и подлой с людьми, которые мне близки! Твой Саша мне близок, и я желаю ему счастья, пусть даже его счастье в браке с Ковалевской!

— Спасибо вам, ваше величество, — тихо произнесла Елена Викторовна, чувствуя, что она начинает уважать эту женщину, которую в самом деле ненавидит большая часть знати в столице.

— Вижу, хочешь от меня поскорее сбежать? — императрица опустилась на диван, заставляя жестом Елецкую снова сесть.

— Полагаю, в эти трагические минуты мое присутствие здесь неуместно. Вам сейчас точно не до меня, — ответила Елена Викторовна, видя, как Глория наливает виски в две рюмки.

— Сейчас отпущу тебя. Выпьем немного. Мне это нужно — иной раз помогает лучше, чем микстура Кочерса. Как только Саша вернется, сразу направь его ко мне. Есть о чем с ним поговорить. Последние два дня, я очень много думаю о нем. И вот еще… запиши номер моего эйхоса. Он есть у твоего сына,