Три подруги и все-все-все - Анастасия Солнцева

всё равно в этом деле ужасна, — прогундосила Фируса в собственный кулачок, продолжая дышать ртом. — К чему все эти вялые кулинарные потуги?

Я опустилась на стул, продолжая поглядывать на плиту.

— Со вчерашнего вечера чувствую себя не очень. Какая-то непонятная слабость… Простыла, наверное. Подумала, что супчик по бабушкиному рецепту поможет взбодриться.

— Про ингредиенты спрашивать не буду, — сразу предупредила муза. — И пробовать тоже не хочу.

— Даже не собиралась предлагать, — пожала я плечами.

— Подожди, — Руся убрала руку от лица, вновь заговорив нормальным голосом. — Ты решила, что простыла?

Я кивнула. От этого движения сразу заболели шея и затылок.

— Ты когда последний раз простужалась? — и подруга взялась щупать мой лоб. Ничего нового не нащупала, лоб как лоб, а потому быстро остановила свои врачевательные порывы.

— Не помню, — вздохнула я. — Кажется, никогда.

— Конечно, никогда, с чего тебе болеть-то? — и Руся широким жестом перекинула распущенные волосы через плечо, всем видом выражая своё отношение к моей теории. — Ты не можешь простыть, Ди. Если ты и больна, то точно не человеческой болезнью. Хотя… погоди! А может…, - и она закрыла ладошкой в изумлении распахнувшийся рот.

— Нет, — отвергла я версию подруги, на лице которой боролись огорчение и радость. Чему она огорчилась, а чему радовалась знать хотелось, а вот выяснять — не очень. Слишком трудозатратно, мне, даже чтобы открывать рот и говорить, приходилось прилагать усилия. — Не беременна.

— Ты уверена? — забеспокоилась Фируса.

— А ты?

Суп пора было снимать, но так не хотелось шевелиться, что я попыталась выключить плиту деревянной ложкой. Я неуклюже тыкала ею в поворотные переключатели, чувствуя себя сонной мухой, пришибленной неожиданно наступившей осенью.

— Конечно, я не беременна! — воскликнула Фируса, обескураженно наблюдая за моими движениями. — Я практикую самый лучший способ предохранения на земле — воздержание!

Не выдержав, она выхватила у меня ложку из рук, выключила плиту и швырнула ложку в раковину. Потом накрыла кастрюлю крышкой, пытаясь не слишком откровенно морщиться от запаха.

Я безвольно уронила руку на стол и положила туда же голову.

— Ты бледная, — оценила подружка, налила воды в стакан и сердобольно подсунула мне под нос.

— Я всегда бледная, — промямлила, почти не разлепляя губ и наблюдая за тем, как пузырьки минералки взлетают вверх, исчезая у поверхности.

— Обычно ты просто бледная, а сегодня ты похожа на общипанную синюшную курицу, скончавшуюся от старости и голода, — не поскупилась на прилагательные муза. — Мне не нравится.

— Кстати, о курицах, — я с трудом подняла голову, поглядела на попугая с разных сторон. Пернатый в этот момент был занят важным делом — чисткой перьев, а потому мы ему были неинтересны. Куда больше птицу занимала опрятность собственного хвоста. Но почему-то казалось, что он всё равно нас внимательно слушает. — Ты его кормила?

— Утром, — ответила Руська, вместе со мной наблюдая за имуществом нашей общей подружки. — Следующий приём пищи в обед, то есть, — Руська сверилась с часами, — через два часа.

— Зачем так часто? — возмутилась я, даже энергии чуток прибавилось.

— Потому что он ещё птенец, — пояснила муза. — То есть, ребёнок, а их надо кормить часто.

И странно покосилась на меня.

— Чего?! — вытаращила я глаза на этого самого птенца. — Как-то он крупноват для ребёнка!

— Это порода называет какаду. Они могут достигать шестьдесят сантиметров в длину и веса в один килограмм.

Я закашлялась, представив, что рядом на постоянной основе будут обретаться не только две назойливые двуногие особы, но и ещё одна килограммовая птица. Это пугало. По опыту, то, что оказывалось в моей квартире, поселялось в ней навсегда. Одного волка-оборотня вон до сих пор отвадить так и не смогла.

— Кстати, — вспомнила муза. — Чирик должен летать каждый день минимум по двадцать минут, иначе заболеет. А ещё какаду очень общительные, любят привлекать внимание, громко кричать и имитировать услышанные звуки. Не ругай его за это, а то начнёт выдирать себе перья.

— А если он нагадит где-нибудь? — ещё чуть-чуть, и я сама у кого-нибудь что-нибудь выдирать. И попугай мне в этом деле не соперник.

— Уберёшь, — безразлично проронила муза. — Я же убирала.

— И зачем Нисе эта громкая головная боль? — недовольно поинтересовалась, и моя собственная сразу усилилась.

— Может быть, она чувствует себя одиноко? — тихо предположила муза отворачиваясь.

— Чтобы она не чувствовала себя одиноко, я отдала ей Лозовского. Можно сказать, преподнесла на блюдечке, разве что каёмочку не нарисовала. Прям на нём.

— Не надо было ей таскаться за ним, — как бы невзначай проговорила Фируса, постукивая ноготком по столу. — Даже в спортзал за ним попёрлась, а его там и так уже эта неудачливая певичка караулила. Забавно. Я бы посмотрела, как они караулили его наперегонки.

— Не будь такой злой, — попросила я. — Сама с ним спала и планы на него строила.

— Да, было дело, — не стала отпираться муза. — И хотя интрижку я завела вынужденно, но… он оказался прекрасным любовником, — Руська облизнула губы, прищуриваясь, словно лиса. — Опытный, нежный, заботливый, внимательный, нежадный. Всегда вспомнит про годовщину и заметит новый маникюр, — и она воззрилась на собственные ноготки, пытаясь скрыть что-то. — И не такой удушливый, как твой Князь.

— Чего? — изумилась я неожиданному заявлению. — Почему это он удушливый?

— Потому что давит своим авторитетом так, что дышать нечем. Слишком непреклонный, слишком строгий, слишком требовательный! Он не умеет договариваться, только диктовать всем свою волю!

— Не знаю, о каком вампире ты говоришь, но точно не о том, которого знаю я. Этот сумеет договориться даже с распорядителем ада.

— Только потому, что он и есть распорядитель ада! И потому что с тобой он другой, — Фируса загадочно улыбнулась. — Хочет казаться лучше, чем есть на самом деле, — а после почти без перехода: — Знаешь, я бы была не прочь остаться с ним.

Я выпрямилась, забыв, как моргать. И дышать. И разговаривать.

— С Яном?! — вырвалось, когда удалось разлепить губы.

— Да ну! — и Руська рассерженно махнула на меня рукой. — С Димкой!

— П-ф-ф-ф-ф, — я обратно сгорбилась и улеглась головой на стол. — Хотела бы… Но не осталась.

— Да, потому что я ему неинтересна, — она признала это легко, хотя я знала, что её гордость была поранена.

Трудно жить, зная, что тот, кто нужен тебе, прекрасно проживёт в мире, где тебя вовсе не будет.

— И Ниса ему тоже неинтересна, — отрешённо заявила муза, — но ты всё равно отправила их вдвоём в эту бесполезную погоню за иллюзией.

Я бесцельно глядела на стакан с водой, всё глубже погружаясь в опустошение.

Глава 5

Надо же было такому случиться, что и Ниса, и Руська влюбились в