Ассортир - Алексей Викторович Иванов

она меня уже так достала, что просто тошнит. Я только возле моря и могу от неё хоть немного отдохнуть.

– Но это встанет тебе дороже, – тут же предупредил Ганеша.

– Не переживай, я всё тебе оплачу. Если встанет! – подмигнула она и щедро подарила ему свою роскошную улыбку. В качестве аванса. Чтобы он понял, что ни так, так эдак эта его копейка к нему же и вернётся.

«Видимо, именно на это и намекая», – по дороге понял он. По её усмешкам.

Но как только он привез её на берег моря, незнакомка сразу же вышла из машины и прямо у него на глазах театрально раскинула руки навстречу ветру и заходящему на посадку солнцу.

Пурпурно-багряному, как обычно. Для сопел реактивных двигателей. Какие Ганеша часто видел в армии, пока шнырял по аэродромам во время командировки. Наблюдая по вечерам сколь задумчиво и неохотно они садятся.

Прожигая её и без того карие глаза этим впечатляющим светом, разливающимся по вычурно расслоенным кучевым облакам. Одним узким неровным, как юношеские усики, слоем зависнув над солнцем, а другим, более густым и насыщенным грузным свинцом «бороды» – под ним. Заставляя его разбитые этой «щетиной» лучи буквально продираться сквозь них навстречу к зрительнице своей светоносной короной. Окрашивая всё вокруг неё и прожигая свинцово-серые облака своими широкими полосами насыщено вязких багряных отсветов на краях облаков сквозь ослепительные просветы.

Лишь подчеркивая разницу их восприятия этого одного и того же, с виду, столь неохотно закатывающегося солнца, устроившего поглощающей его тьме финальную битву в облаках.

Затем она развернулась, продемонстрировав Ганеше солнце-ворот (расширяющиеся вверх лучи торчали у неё из-за спины, как воротник в стиле «Медичи») и грациозно направилась к машине. Как Королева, исполненная света и природного величия.

Которые она за эти пару минут унаследовала от природы, буквально вобрав в себя всю красоту и мощь грандиозного заката. И забравшись в машину на переднее сиденье, стала медленно её излучать, пуская ему восторженную от столь прекрасного вечера «пыль в глаза».

На что Ганеша, дав ей немного выговорится, лишь ответил:

– Да, я всё понимаю. Но меня этим уже не купишь.

– В смысле? – оглянулась та на свою «Эвридику» – больное самолюбие, задетое им за живое. – С чего это ты так решил? Я всегда добиваюсь, чего хочу. От меня ещё ни один колобок не убегал, – с улыбкой клацнула она зубами, изображая лису. – Знаешь, какое у меня прозвище? Зараза! Оксана-зараза! Слыхал такую песню? Даже те, кто об этом ещё не знает, в конце концов именно так меня и называют. Жалея только о том, что уже и сами не могут так просто от меня избавится. Как им казалось это вначале нашего общения. Я буквально заражаю и поражаю всех на своем пути! И тебе тоже придётся очень пожалеть о том, что ты посмел думать обо мне в подобном тоне, – залучилась она в улыбке, подобно вечернему солнцу прожигая его своими лучами страсти.

– Да, ты потрясающа! – подтвердил Ганеша с улыбкой, наглядно выражающей на своём лице её излучение. – Но чтобы меня действительно поразить, нужно иметь нечто большее. Я прежде всего воспринимаю тебя такой, какая ты есть на самом деле. И только потом уже – той, какой ты мне являешься, пытаясь уйти от своих внутренних противоречий и проблем. Которые буквально выпирают из тебя, подобно твоему шикарному бюсту.

– Ты через чур уж пессимистичен! Ты слишком много думаешь, а это очень вредно для мужского здоровья, – усмехнулась та. И намекая на «пол шестого», глянула на часы, демонстративно свесив кисть руки.

– Возможно, что ты и права, – криво улыбнулся он её «кривой» шутке. – Но я тут ни при чём. Меня таким сделали.

– Сделали? И давно тебя выстругали? И кто же тебя таким выстругал, Братья Стругацкие? – засмеялась она, находя свою шутку действительно смешной.

– И не только они. И меня уже не изменишь. Даже – ты. Ведь бес не дитя природы, а производное культуры. Культуры общения. Более того, он подобен статуе, вышедшей из под резца тех, кто оказывал на него в жизни наибольшее влияние. Не замечая, как они ранят его своими резцами, – с улыбкой клацнул он ей в ответ их «волчьими» зубами.

И тут же начал плакаться ей в жилетку, объясняя в трех словах, как именно он до всего этого докатился, кубарем летя вниз по ступенькам своих бывших. Как он наивно надеялся обрести с каждой из них своё «неземное» счастье, но все они его, одна за другой, предавали, проявляя свою наивно-демоническую сущность. Заставляя его буквально выкручиваться из их мёртвой хватки.

– Но мне немного легче, чем остальным бесам, – усмехнулся он над собой, – так как я, как философ, воспринимаю все свои житейские передряги чисто философски.

– Так ты – философ? – посмотрела на него Оксана так пристально, словно впервые его увидела.

– Да. Это мое хобби.

– И что, ты применял по отношению к своим девушкам «Философию жизни»? – расширились её красивые глаза от непонятного ему ужаса.

– А что тут такого? Ведь каждый применяет в жизни те познания, которые он имеет. Они – свои, я – свои.

– Но не «Философию жизни»! Да как ты смел?! Ты просто ужасен!

– С чего это ты решила?

– Нет. Только не это… – пробормотала она подавленно.

– Но – почему?

– Прости, – усмехнулась она задумчиво. Поняв, что хватила лишнего. – Просто, у меня уже был один философ. Вначале я всё никак не могла понять, почему всё идет не так, как я хочу, – попыталась она ни то объяснить, ни то в ответ ему поделиться наболевшим. – Представляешь, чего бы я тогда ни делала, любую мою хитрость он оборачивал в свою пользу.

– А ты как хотела? – понимающе усмехнулся он.

– Да так, как и хотела, – усмехнулась та в ответ.

– Кто платит, тот и заказывает музыку, – равнодушно пожал Ганеша плечами.

– Представляешь, он никогда со мной не спорил и всегда соглашался, – продолжила Оксана свою исповедь. – Но в итоге всегда выходило ровно то, что нужно было ему, а не мне. И я долго не могла понять: «Почему?» Ведь я уже привыкла контролировать своих парней. Для меня это было, мягко выражаясь, непривычно. И я чувствовала себя с ним, так сказать, не в своей тарелке.

– Он угнал твою летающую тарелку?

– Но потом я всё-таки сделала так, – подчеркнула она загадочно, – что ему всё же пришлось объяснить мне свой метод, которым он меня побеждал. Хотя он долго отговаривался и упирался. И всё отшучивался. И лишь когда я как следует на него надавила, в постели, разумеется, на его болевую