Леонид Гайдай - Евгений Новицкий

«Необходимая комику эксцентричность была заложена в натуре Гайдая. При помощи интонации или манеры разговора он почти всегда стремился затушевать или сместить смысл своих высказываний и тем самым сбить с толку. Нелепые, абсурдные мысли он преподносил серьезно, даже многозначительно, а близкие и дорогие ему — легко и шутливо, как бы не придавая им значения.

Мы жили в Останкине, по соседству, и часто встречались, как говорится, домами. Вместе готовились к занятиям, вместе ходили в институт и из института по тем местам, которые сейчас относятся к ВДНХ с ее главным входом. Тогда там, рядом с довоенной территорией выставки, был болотистый луг с кустарником. Темно и пустынно. И небезопасно.

Однажды с нами пошла попутчица, сотрудница института.

— Вы в Останкино? — спросила она. — Можно с вами? А то одной боязно.

Идем, говорим о том о сем. На середине пустыря, в самом темном месте, Гайдай остановился и тихо сказал женщине:

— Снимай шубу.

Спутница поперхнулась на середине фразы.

— Ну, что стоишь? Может, помочь? — продолжал Леня на полном серьезе.

Женщина растерянно переводила взгляд с Гайдая на меня. Я не выдержал и рассмеялся.

Это был один из самых ранних запомнившихся розыгрышей будущего комедиографа. Если этому эпизоду давать оценку, то поведение Гайдая, пожалуй, можно назвать абсурдным хохмачеством. Ведь женщина была сотрудницей института, в котором мы занимались, и хорошо знала нас. Поэтому пугать ее было неразумно и просто нелепо. Но стремление похохмить и разыграть собеседника было заложено в крови Гайдая, причем часто розыгрыши носили именно такой странный, алогичный характер».

Если вспомнить здесь, как Гайдай угрожал «зарезать» свою одноклассницу, напрашивается вывод, что ко времени начала учебы во ВГИКе он нисколько не повзрослел. Впрочем, для 26-летнего человека столь рискованный юмор был всё еще простителен. Позже, когда Гайдай уже станет режиссером и семьянином, его шутки в быту будут носить более мягкий характер. А неугасимая склонность к «абсурдному хохмачеству» замечательно послужит его искусству, бесподобным шедеврам в жанре эксцентрической комедии, где без всяческой алогичности как раз и нельзя обойтись.

Однако во втором семестре первого курса (1950 год) Леониду какое-то время было совсем не до смеха. Иван Фролов вспоминал:

«После первого полугодия студент Гайдай был отчислен за профнепригодность. И, как ни странно, причиной такого решения явилась его профессиональная подготовленность. «Гайдай — сложившийся актер, со своими взглядами и понятиями, со своими чисто актерскими штампами, — говорили педагоги. — А перевоспитывать в искусстве труднее, чем воспитывать заново».

Леня начал ходить по начальству: говорил с педагогами, с деканом, с директором института… Доказывал, писал заявления, чтобы ему предоставили дополнительную возможность проявить себя. И его настойчивость увенчалась успехом. Испытательный срок ему решили продлить.

Во втором полугодии наши занятия по режиссуре вопреки ожиданиям опять начались с писанины. Но на сей раз перед нами стояла несколько иная, более интересная задача — сочинить одноактные драматические сценки, которые впоследствии мы должны были поставить на площадке.

По мере готовности сценки выносились на курсовое обсуждение, на котором студенты учились анализировать произведения искусства и убедительно высказывать свое мнение.

Перед Гайдаем стояла трудная задача: надо было доказать свое право продолжать занятия.

Для постановки он готовил сценку «Ушканьи острова» — о рыбаках Байкала, борющихся за увеличение улова рыбы. Сейчас нетрудно представить, что можно было в то время выжать из этой проблемы.

— Я знал, что на Байкале есть Ушканьи острова, — вспоминал Гайдай. — Остальное домыслил».

И домыслил, судя по всему, удачно, потому что на курсе его оставили.

А тут еще с их курсом стал работать именно такой авторитетный преподаватель, который никак не мог остаться недоволен спецификой студента Гайдая:

«Уже в процессе постановки написанных сцен на площадке на курс пришел долгожданный руководитель, известный комедийный режиссер народный артист СССР Григорий Васильевич Александров. На одном из первых же занятий он заявил нам, что нашу мастерскую решено считать комедийной и что он будет воспитывать из нас режиссеров-комедиографов.

— Комедийный профиль не обязателен для всех студентов, — говорил шеф. — Мы будем учитывать индивидуальные склонности каждого из вас. В принципе комедийное мастерство не что-то особенное, непохожее на другие виды режиссерской деятельности. Основное отличие состоит в том, что работать над комедией труднее, чем над другими жанрами. Разжалобить легче, чем рассмешить. Это аксиома. Один американский психолог попытался определить усилия, необходимые для возбуждения различных эмоций. И что же оказалось? Чтобы заставить человека прослезиться, достаточно воздействовать на 30 процентов его нервных клеток. Рассмешить же человека можно лишь в том случае, если воздействовать на всю нервную систему… Каждый профессиональный комедиограф в состоянии сделать хорошую драму или мелодраму. Примеров этому немало. Взять хотя бы мой фильм «Встреча на Эльбе» Но не всякий режиссер драмы способен поставить приличную комедию».

Григорий Александров прожил 80 лет, но почти все главные достижения своей жизни он осуществил в возрасте примерно с тридцати до сорока — с середины 1930-х до середины 1940-х годов. В это суровое время Александрову, как никакому другому деятелю советского киноискусства, удавалось заражать зрителей оптимизмом, смехом, радостью и просто хорошим настроением.

Огромное влияние на режиссерскую работу Александрова оказала его поездка в 1929 году в США, куда он был командирован вместе с Сергеем Эйзенштейном для пропаганды советского киноискусства. Григорий Васильевич был поистине потрясен Голливудом, где, в частности, близко сошелся с самим Чарли Чаплином. А своего сына Василия от первого брака Александров после поездки в Америку переименовал в Дугласа — в честь голливудской суперзвезды Дугласа Фэрбенкса.

Вернувшись в СССР изрядно «оголливудившимся», Александров сумел достичь невозможного — он стал, ка-жегся, единственным советским режиссером, которому в идеологически тяжелые (когда каждого второго киношника порицали за формализм и клеймили за западничество) тридцатые годы удавалось планомерно поставлять на экраны страны эксцентрические комедии откровенно проамериканского покроя. Всё объяснялось просто: первейшим поклонником «Веселых ребят», «Цирка», «Волги-Волги» и «Светлого пути» являлся сам Сталин — киноман номер один в Стране Советов.

В 1947 году Александров снял восхитительную «Весну» — общепризнанную вершину его творчества. На этом полоса его великих свершений, к сожалению, оборвалась. Веселых фильмов в дальнейшем он почти не снимал, а другие жанры не давались ему столь же легко. Но великолепная пятерка его уникальных музыкальных комедий вписала золотыми буквами имя Григория Александрова в историю нашего кино.