Тайна "Железной дамы" - Юлия Нелидова

– Улица Медников, будьте добры, Дидье.

Тотчас карета покачнулась – видимо, месье в рединготе сел рядом с кучером.

– Ну так вы поможете нам? – осведомился Лессепс, разворачиваясь к поникшему Иноземцеву, когда карета тронулась. Иван Несторович поднял на того взгляд обреченного.

– Разве у меня есть выбор?

– Нет, что вы! – возмутился Лессепс. – Не смейте думать, что я намереваюсь вас шантажировать. Эту статью я показал только ради одного – напомнить, сколь пагубен путь изобретателя, забредшего во тьму неизведанного. Я бы не хотел, чтобы мой внук стал жертвой, впрочем, как и я, веяний нового времени и, как ни прискорбно об этом говорить, авантюристов и мошенников, расплодившихся вследствие технического прогресса. Все, что угодно, но только не бомбы, анархисты и прочие ужасы. Прошу лишь следить за его обучением и его работами. Вот ваша задача.

Карета, покачиваясь, скользила вдоль пустынных в поздний час улиц, сквозь морок тумана, пронизанный неясным фонарным светом. Какое-то время оба молчали, думая каждый о своем, был лишь слышен глухой отстук колес о мостовую и скрип рессор. Вскоре экипаж остановился. Лессепс крепко пожал доктору руку, пожелал всяческих удач, и они расстались. Воистину этот человек мог уговорить самого дьявола. Что для него пара миллионов обманутых французов и Иноземцев в придачу?

На следующий день, а точнее, уже поздний вечер, белоснежная лаборатория Иноземцева содрогнулась от настойчивого звонка. Вихреподобный внук месье Лессепса рассыпался в приветствиях и словах благодарности, а следом взлетел по лестнице на второй этаж.

– Вот, значит, каково оно – логово алхимика нового времени, – восхищенно воскликнул он, разглядывая комнату с рабочим столом посередине. Гриффон прыгал под его ногами, радостно виляя хвостом.

«Предатель, вероятно, столь радушно и грабителей, поди, встретил», – подумал Иноземцев.

– Мне будет о чем рассказать. Не каждому выпадает честь попасть в чертоги магического реализма научного прогресса. Удивительно, а ламп вы не пожалели, все освещено, как днем. А где же вы спите? Всюду лишь рабочие кабинеты.

– Нигде, – отрезал Иноземцев и придвинул к краю стола несколько учебников. – Я вообще никогда не сплю. Приступим. У меня мало времени.

Как и предрекал великосветский дед Ромэна, тот не имел никаких способностей к науке. Химия представлялась ему некой романтической особой, которую нужно покорить во что бы то ни стало. Он посвящал ей сонеты, упоенно рифмуя формулы, смысл которых едва понимал, пускался в фантазирование, плел восторженную чушь и вздыхал. Со снисходительной миной Иноземцев оглядел тома его писанины, бережно поданной в бюваре ярко-алого цвета, и не нашел там ни единой хоть мало-мальски толковой мысли, сплошь какие-то метафизические домыслы, плоды воображения и небывальщина.

Но сосредоточенно прочел: уселся в кресло, придвинул светильник, велел ученику штудировать какой-то учебник по солям и кислотам, а сам стал читать. И чем больше он погружался в чтение, тем больше холодело и сжималось его сердце. Лессепс-дед был прав – внук ступил на весьма скользкую дорожку. Ведь сам Иноземцев года три назад таким же болваном был. Беспросветным болваном. Перед глазами проплывали картины прошлого, наводящие лишь жгучий стыд на сердце. Видел себя доктор в квартире на Мойке, огнем пылающей, когда погорела паяльная лампа, и во флигеле Обуховской больницы, где он лабораторию устроил, которую то индийские слоны посещали, то воздушные лунные призраки[11]. И чего ему стоило излечиться от подобной напасти.

Когда последняя страница была дочитана, а корочка кроваво-красной, революционной папочки захлопнута, Иноземцев встал и шумно вздохнул. Юноша оторвал от учебника взгляд и тоже встал. Не встал, а порывисто вскочил и, приложив руки к груди, выдохнул:

– Что? Как вы это находите?

Иноземцев приподнял брови и опять вздохнул:

– Вы обладаете несомненным талантом, – ответил он. И заметив, как побледнел молодой человек, добавил: – Талантом литератора. Но отнюдь не ученого.

Юноша сначала застыл с удивленной миной, а потом обессиленно рухнул обратно в кресло.

– Неужели вам не понравилось? А бездымный порох, а бесшумный выстрел? А мои опыты с нитроцеллюлозой и пироксилином? А гранатки, которые можно было бы…

– Вам известно, как переводится слово «порох» с китайского? – прервал Лессепса-младшего Иноземцев.

– Что? Нет, неизвестно. Я не говорю по-китайски…

– Огонь медицины.

– О, впервые слышу. Однако как поэтично и звучно сказано…

– Китайцы искали эликсир бессмертия, а изобрели порох. Случайно, – Иноземцев, замолчав, призадумался. На лице его застыла мученическая гримаса, заметив кою юноша тотчас осекся и замолчал.

– Ваш труд мне напомнил басню одного моего соотечественника, – продолжал Иван Несторович, подняв голову и глядя прямо в глаза юному Лессепсу. И лицо его стало непроницаемо строгим. – Мартышка и очки. Не слышали?

– Очки? Слышал… Да, у Лафонтена тоже есть нечто подобное… кажется.

– Так вот, вы, месье, и есть та самая мартышка, – неожиданно вскричал Иноземцев, следом гневно указав пальцем на папку с рукописью, – а это необходимо сжечь. Сейчас же. Потому что вы нагородили невероятнейшей нелепицы, и если хоть что-то из того, что вы навыдумывали, воплотить в жизнь, то жизни этой самой можно лишиться и других лишить. Не кажется ли, что уж чрезвычайно рано вы засели за написание собственных работ? Лавуазье себя мните? Еще года не прошло учебы, а уже за нитроглицерин беретесь. Что вы знаете, к примеру, о едком натре? Какова его растворимость? А? Что это вы, мой друг, замолчали? Каково взаимодействие его с углекислым газом? Отвечайте! Урок уже в самом разгаре. Вы хотя бы представляете себе, что мы вдыхаем и что выдыхаем? Опять молчание, мой друг!

От такого неожиданного напора юноша вжался в кресло и побледнел так, что совершенно слился с белой его спинкой.

– А я заметил ваш отсутствующий взгляд на лекциях, – продолжал наступать учитель, – вы постоянно глядите в окно, подперев ладонью подбородок, и вовсе не мои слова заносите в свой блокнот, а нечто собранное в четырехстопный ямб или хорей. Не так ли? Летая в облаках, вы намереваетесь работать с нитроцеллюлозой, пироксилином и прочими взрывчатыми веществами, бризантность которых чрезвычайно высока! Весьма удивлен, что вам до сих пор не оторвало руки! Порох, оружие, взрыв – это тончайший математический расчет, доля ошибки – и вы взлетите на воздух вместе со всеми вашими идеями!

– Месье! – испуганно возразил юноша.

Но Иноземцев мгновенно оборвал попытку вступить в противоречие.

– На этом сегодняшний урок окончен, – проговорил он тоном более спокойным. – Можете быть свободны. И если вы вдруг пожелаете вернуться, то соблаговолите принести мне пепел от сожженных ваших рукописей. И тогда мы с вами продолжим. Лишь при абсолютном, полном и безоговорочном подчинении воле учителя возможен продуктивный учебный процесс.