Тайна "Железной дамы" - Юлия Нелидова

Воодушевленный победой, Иноземцев продемонстрировал работу охранной сигнализации. Ребята восхищенно смотрели, как при одном малейшем движении двери тотчас принималась звенеть гигантская чаша на стене.

– Но это не все, – печально заметил Иноземцев, – теперь нужно будет подсоединить окна второго этажа и дверь, что выходит на балкон. Тогда систему можно будет считать законченной. А пока проникновение невозможно только через крыльцо.

Вот этого говорить не следовало. Тотчас же нашлись вообразившие, что дом Иноземцева – это второй банк «Насиональ». Кто поверил бы, что доктор просто из соображений собственной чудаковатости стал устанавливать сигнализацию?

Его обчистили на следующий же день, невзирая на присутствие сторожевого гриффона. Иноземцев вернулся из Института, вошел, отключил молоточек, принявшийся нервно колотить, оглушая пространство полупустых белых комнат хрустальным перезвоном, и обмер. На полках царил беспорядок, на лестнице бесцеремонно были рассыпаны порошки, словно кто-то второпях споткнулся и налетел на стеллаж. Пес, поджав хвост и прихрамывая, выполз из-под ступенек. На втором этаже беспорядка было еще больше – тетради, папки, прежде сложенные в аккуратные столбики, покрывали весь пол, а поверх красовались грязные следы от мужских сапог, которые вели к распахнутой настежь балконной двери. Унесли кое-какие инструменты и микроскоп, который Иноземцев, между прочим, сам модернизировал и очень им дорожил. Благо дома сбережений у него почти никаких не осталось. Все, что получал, тут же кредиторам сносил – долги возвращал. Услуги по установке электромашины в подвал, газопровода, ибо Иноземцев остановил свой выбор на газомоторе, что приводил в действие сам генератор, а также электрических проводов и водопроводных труб и краников влетели, однако, Иван Несторовичу в немалую копеечку, а точнее, не в одну тысячу франков.

Сие вторжение, которого доктор никак не мог ожидать, привело его в неописуемый гнев. Но полицию звать он не стал. Походил, пометался вокруг стола, как разъяренный лев, порычал, отругал пса и отправился на улицу Ришелье, в оружейную лавку. Никого убивать он, разумеется, и не думал. Просто револьвер приобрести очень захотелось. Пора было научиться пользоваться и таковым не слишком гуманным предметом личной безопасности.

Выбрал Иноземцев самый большой и тяжелый – «лебель» 1874 года с откидным барабаном и целую коробку 11-миллиметровых патронов к нему присовокупил.

А потом несколько ночей подряд соседи не могли заснуть, ибо из подвала белоснежной лаборатории доносилась дьявольская канонада. Но никто не посмел подать жалобу или явиться к нему на порог с недовольствами. Что они – изверги? Вся улица, чуть что заболит, – сразу к русскому доктору. А тут такое несчастье – обчистили.

Иноземцев прежде не пользовался подвалом, не стал его белить и электричества в него не проводил. Маленькое, низенькое помещеньице с лесенкой и рядами клеток ему пригодилось лишь для того, чтобы установить в нем генератор тока. А сейчас с диким удовольствием он спускал обойму в одну из стен, заполоняя пространство подвала дымом. Стрелял, пока не заканчивалась коробка и пока не становилось нечем дышать, а вечером, после службы, шел приобретать следующую. Оружейник уже принялся косо поглядывать на молодого человека, являвшегося к нему чуть ли не ежедневно, – неразговорчивый, с напряженным, хмурым лицом. Такие клиенты всегда вызывали настороженность. Никак бандит какой, маньяк или революционер. Так еще и русский эмигрант, хотя говорил по-французски невероятно чисто – внял Иван Несторович совету Мечникова и все слова старался произносить по-особенному, по-парижски. Если бы однажды Иноземцев не выругался себе под нос на своем на родном русском, то лавочник так бы и считал его настоящим парижанином.

«Все, – решил он, – явится завтра опять, пойду в полицию».

Но Иноземцев не явился.

В тот день, едва он достал револьвер и уже приготовился спуститься в свою импровизированную оружейную залу, в дверь позвонили. Иван Несторович не ждал никого и, держа в руках пистолет, почему-то перепугался. Осторожно сжав рукоять «лебеля», он стал подкрадываться к балкону, добрался до двери, выглянул наружу сквозь просвет жалюзи. На крыльце стоял паренек лет четырнадцати, босой, в закатанных до колен штанах и потрепанной короткой курточке. Он держал в руках микроскоп и, переминаясь с ноги на ногу, озирался, боязливо косясь на крыши.

«Видимо, каким-то чудесным образом разыскался прибор, и его нынче возвращают хозяину», – подумал, вздохнувший с облегченной радостью, Иноземцев.

Иван Несторович незамедлительно спустился вниз и открыл дверь. Паренек быстро всучил прибор удивленному доктору, не успевшему сказать ни слова, и припустился в бег. Бежал, как-то неестественно согнувшись, прикрывая руками затылок и отчаянно крича: «Нет, пожалуйста, не стреляйте, нет!»

Иноземцев еще долго стоял, в недоумении глядя вслед. И после сего случая револьвер спрятал в коробку, убрал на одну из полок и больше не доставал. А так как система охранной сигнализации теперь была налажена на всех дверях и окнах, да и памятуя ночную канонаду, грабители к нему больше не заглядывали.

Миновало два года с тех самых пор, как Иноземцев перебрался из Петербурга в Париж. Жизнь текла плавно, своим чередом, наполняя событиями будничными, а порой и занимательными. Иван Несторович продолжал читать лекции в Институте Пастера на улице Дюто, принимал больных на Ферроннри, иногда проводил операции для студентов, как, помнится, делал его наставник Троянов, но продолжал сторониться людей. Ни домохозяйки себе не взял, ни помощниками-лаборантами не обзавелся, предпочитая во всем справляться в одиночку.

Утро начиналось с того, что он самолично проводил дезинфекцию всех комнат, даже для этого собрал механизм на колесиках и лебедках, с системой распыления раствора хлорной извести, метелочками и несколькими выдвижными ручками с гигроскопичными наконечниками. Огромные мохнатые лапы плыли по стенам и полу, одним махом вбирали всю гадость в себя. Катишь такое устройство перед собой, напоминающее большого механического паука, а все вокруг вновь сверкает прежней белизной. Ведь белые стены и полы быстро пачкались, особенно когда за день по ним пройдется сотня пар ног. Операции и ряд хирургических манипуляций тоже оставляли свой след на белоснежных кушетке, стульях и столе лаборатории. Будучи в некоторой степени и в некотором смысле ужасным педантом, Иноземцев тотчас же стал и страстным поборником антисептики, мгновенно прославившись тем, что никогда не расставался, несмотря на ужасный запах, с флакончиком формалина, которым почти сжег свои ладони, но продолжал использовать.

Потом он отправлялся на овощной рынок и за несколько су приобретал корзинку овощей, фруктов и зелени. На пару с Мечниковым Иноземцев стал добровольным участником эксперимента в развитии идеи вечной жизни. Оба ученых были глубоко заинтересованы борьбой с вредными микробами, укорачивающими человеческую жизнь и вызывающими преждевременную и мучительную старость с ее сосудистыми, нервными и другими поражениями; изучением режимов, способствующих нормальной старости и наибольшей долговечности. Но мнения придерживались диаметрально противоположного. Илья Ильич утверждал, что следует с самого раннего детства засевать кишечник полезными микробами и удалять вредные, а для того необходимо вводить в рацион молочнокислые бактерии, отказавшись от сырой пищи. Иван Несторович же, напротив, настаивал на практике сыроедения, благодаря которому, по его мнению, кишечник сам начнет вырабатывать необходимую флору, а та в свою очередь станет успешно бороться и с бациллами Уэлша и стрептококками. А к молочнокислой среде Иноземцев относился скептически, настаивая, что продукты секреции крупного и мелкого рогатого скота никакого отношения к здоровому питанию отношения не имеют, а лишь присовокупляют к человеческим болезням свои собственные.