Бледный всадник - Бернард Корнуэлл

Вульфер помедлил, почесывая то место под воротником, куда его укусила вошь.

— Мне приходится вдобавок кормить и священника, и за него мне Альфред тоже не платит. Мало того, я должен кормить за свой счет даже Этельвольда!

— Когда меня самого держали в заложниках в Верхаме, — объяснил я, — ярл Рагнар спас мне жизнь. Гутрум убил всех остальных, но Рагнар меня защитил. Он сказал, что прежде им придется убить его.

— А этот Рагнар не похож на человека, которого легко убить, — сказал Вульфер, — но если Гутрум нападет на Уэссекс, мне приказано сделать именно это — убить заложников. Убить множество датчан. Может быть, всех, кроме женщин. — Он мрачно уставился на двор перед таверной, где несколько человек при лунном свете играли в кости, а затем негромко добавил: — А Гутрум обязательно нападет.

— Я слышал другое.

Вульфер подозрительно взглянул на меня.

— И что же ты слышал, юноша?

— Что Бог ниспослал нам мир.

Вульфер рассмеялся, оценив мой сарказм.

— Гутрум в Глевекестре, а оттуда всего полдня пути до нашей границы. И говорят, с каждым днем приходит все больше датских кораблей. Они в Лундене, они на реке Хамбер, они на берегу Гевэска. — Он нахмурился. — Новые корабли, новые воины, а Альфред строит церкви! А еще этот парень, Свейн…

— Что за Свейн?

— Он привел свои корабли из Ирландии. Этот мерзавец сейчас в Уэльсе, но он там не останется, верно? Он обязательно явится в Уэссекс. И говорят, все больше датчан прибывает к нему из Ирландии.

Вульфер пригорюнился: так огорчили его эти новости.

Я не знал, правду ли он рассказывает, потому что ходили самые разные слухи, но Вульфер явно верил во все, что говорил.

— Самое лучшее — немедленно отправиться маршем в Глевекестр, — заявил он, — и перерезать там как можно больше датчан, прежде чем они перережут нас. Но какое там, ведь нашим королевством правят священники.

«Это верно, — подумал я, — так же верно, как и то, что Вульфер не поможет мне увидеться с Рагнаром». И поинтересовался:

— А ты не передашь Рагнару мое послание?

— Каким образом? Я же не говорю по-датски. Я мог бы попросить священника, но он все расскажет Альфреду.

— А у Рагнара есть женщина? — спросил я.

— Говорят, есть.

— Худенькая такая девушка? — предположил я. — Черноволосая? С ястребиным лицом?

— Похоже, так, — настороженно кивнул. — У нее еще есть собака, да?

— Да, — ответил я, — по кличке Нихтгенга.

Вульфер пожал плечами — его не заботило, как зовут собаку. Но потом до него кое-что дошло.

— Нихтгенга, говоришь? — заинтересовался он. — С чего бы это датская девушка дала своей собаке английскую кличку?

— Она не датчанка. Ее зовут Брида, и она саксонка.

Некоторое время Вульфер молча смотрел на меня, а потом рассмеялся.

— Вот хитрая маленькая сучка. Выходит, она подслушивала наши разговоры, так?

Брида и вправду отличалась хитростью. Она была моей первой любовницей, эта девочка из Восточной Англии, воспитанная Рагнаром Старшим, а теперь спавшая с его сыном.

— Поговори с ней, — попросил я, — передай от меня привет и скажи, что если дело дойдет до войны…

Я помедлил, не зная, что именно сказать. Обещать сделать все, что в моих силах, чтобы спасти Рагнара, не имело смысла: ведь если начнется война, заложников убьют задолго до того, как я смогу до них добраться.

— Если дело дойдет до войны, то что? — поторопил меня Вульфер.

— Ну, тогда, — повторил я то, что сказал сам Вульфер перед моим покаянием, — мы все будем думать лишь о спасении собственной жизни.

Он долго глядел на меня, не говоря ни слова, и по этому его молчанию я догадался, что, хотя я и не сумел найти нужных слов для послания Рагнару, Вульфер все прекрасно понял. Он допил свой эль.

— Выходит, эта сучка говорит по-английски, да?

— Она англичанка.

Вообще-то я и сам был англичанином, но ненавидел Альфреда и, будь такая возможность, присоединился бы к Рагнару, хотела того Милдрит или нет. По крайней мере, я лелеял в душе такие планы. Но где-то глубоко под землей, где страшный змей гложет корни Иггдрасиля, древа жизни, сидят три пряхи, которые и прядут нити нашей судьбы. Хотя людям кажется, будто они сами принимают решения, однако на самом деле все наши жизни в руках этих трех женщин. Они прядут нити наших судеб, а судьба правит всем. Датчане это знали, и даже христиане знали это. «Wyrd bið ful aræd», — говорим мы, саксы. «Рок не остановить». И пряхи устроили мою судьбу совсем иначе, потому что спустя неделю после той встречи с Вульфером, когда в Эксанкестере снова стало тихо, они послали мне корабль.

* * *

Первым мне сообщил об этом раб. Однажды утром он прибежал с полей Окстона и сказал, что в устье Уиска видели датский корабль. Я натянул сапоги и кольчугу, схватил висевшие на колышке мечи, крикнул, чтобы мне привели лошадь, вскочил в седло и поскакал к берегу, где гнил «Хеахенгель».

Теперь там появилось еще одно судно. Оно приближалось к длинной песчаной косе, отделявшей Уиск от открытого моря. Парус этого корабля был подобран к рее, весла поднимались и опускались, словно крылья, а длинный корпус оставлял за собой кильватерную струю, мерцавшую серебром в свете восходящего солнца. На высоком носу судна стоял человек в полном вооружении, в шлеме, с копьем — и за моей спиной, там, где жили в землянках несколько рыбаков, это вызвало настоящую панику: люди спешили к холмам, прихватив с собой те немногие пожитки, какие могли унести.

Я окликнул одного из беглецов:

— Стой! Это не датчане! Это судно западных саксов!

Но люди не поверили мне и все равно поспешили убраться прочь вместе со своим скотом. Их можно понять, ибо они поступали так многие годы: при виде судна бросались бежать, потому что на кораблях приплывали датчане, которые несли смерть. Но у этого корабля не было на носу дракона, волка или орла, и я узнал судно — то был «Эфтвирд». Его имя, пожалуй, единственное среди всех судов флота Альфреда, было мне по душе. В отличие от докучливо-набожных названий вроде «Хеахенгель» («Архангел») или «Кристенлик» («Христианин») слово «Эфтвирд» означало «Судный день». Хотя название и было вдохновлено христианством, однако оно довольно-таки точно описывало, какую участь этот корабль сулил датчанам.

Человек на носу помахал мне, и впервые с тех пор, как я подполз на коленях к алтарю Альфреда, у меня стало легко на душе: я узнал Леофрика. А потом нос «Эфтвирда» уткнулся в грязный берег, и длинный корпус, содрогнувшись, замер.

Леофрик сложил руки рупором:

— Насколько глубока здесь грязь?

— Ерунда! — крикнул я в ответ. — Глубиной в руку, не больше!