Коммод - Михаил Ишков

У порога возвышался выставленный на пост гвардеец. Воин глянул на нее, повернулся к ней — на его щите грозно скалилась страшная Медуза.

— Закрой дверь! — рявкнул он на нее. — Жди!

Кокцея тут же захлопнула створку. В глазах еще стояли змеи, развевающиеся на голове горгоны. Заметила щеколду, запиравшую дверь изнутри, моментально задвинула ее. Отступила от двери. Держась ближе к стене, подальше обошла кровать. Присела в углу на роскошный по местным меркам табурет — дифрос. Вспомнила, как всплакнула мать, когда Вирдумарий явился в их дом с приказом доставить Кокцею в императорский дворец. Она молча собрала дочери узелок, благословила ее именем Минервы. Сказала — пусть тебе улыбнется удача. Больше ничего не сказала. Где теперь этот узелок? Наверное, на кухне. Клиобела сразу отобрала его, сунула куда‑то в угол. На просьбу оставить узелок при ней, кратко ответила: «Глупости! Тряпок подтереться тебе, что ли, в императорском дворце не найдут!»

Стук в дверь отвлек девушку от грустных размышлений.

— Кокцея, открой, — послышался из‑за двери голос императора.

Девушку бросило в дрожь, в глазах помутилось. Что‑то необъятно — громадное, темное, страшное надвинулось на нее. Она почувствовала себя Андромедой, прикованной к скале и ожидающей появления из морской пучины страшного дракона, который собирался полакомиться ею.

В этот момент из‑за двери вновь послышалось.

— Да открой же ты, или я прикажу взломать дверь.

Чей это голос? Ужасного чудовища или отважного Персея, явившегося спасти ее? В легенде ничего не говорилось о том, что дракон может оказаться героем, а герой драконом. Кокцея вздохнула и отодвинула щеколду.

Коммод вошел в спальню, сразу у порога сгреб ее, поднял, попытался поцеловать. Кокцея отвернула голову, сжала губы.

— Что случилось, Кокцея? — удивился император. — Или я тебе не мил?

Последний вопрос вызвал у девушки приступ злобы. Она разрыдалась.

— Когда я увидала тебя, решила, что ты Персей, явившийся спасти меня от жуткого чудовища. Теперь вижу, что ты и есть чудовище.

— Почему? — искренне изумился Коммод. — Что же во мне такого чудовищного?

— Ты хочешь взять меня силой! — крикнула Кокцея. — Я должна исполнить долг женщины, который требует от меня мой повелитель? А потом?

— Что потом? — не понял Коммод.

— Ну, после того, как я исполню долг, и ты ублажишь свою плоть?

Коммод, явно раздраженный, подступил к ней, забившейся в угол. Был он высок, обнажен до пояса, в тусклом свете масляных ламп отчетливо проступал его хорошо развитый, умащенный маслом и растираниями торс. Лицо его, прежде добрейшее и счастливое, теперь странным образом потемнело, глаза сузились, на скулах заиграли желваки.

— Я не понимаю, чего ты хочешь? — спросил он. — Что значит потом? «Потом» бывают разные. Может, отправлю на кухню, а может, щедро наградив, верну домой. А может, навечно прильну к тебе и никогда более не отпущу от себя. А у тебя, до встречи со мной, — неожиданно заинтересованным тоном спросил цезарь, — какие намечались «потом»?

— Меня сватал наш сосед, отставной центурион Брокастий.

— И ты, конечно, была рада выскочить за него замуж? — усмехнулся император.

— Еще чего! — фыркнула Кокцея. — Нужен мне этот старый пень. Ему уже за шестьдесят

— А за кого ты хотела бы выйти замуж? — заинтересовался Коммод.

— Ну… — неопределенно ответила девушка и искоса, с некоторым интересом глянула на юношу.

Глаза у того расширились. Он отступил, вскинул руку и, словно обращаясь к небесам, возвестил.

— Боги! Великие боги! Каким удачным днем вы одарили меня. Благодарю тебя, Амур и нимфы! Наконец‑то я нашел суженную. Кто бы мог подумать, что моя избранница поселилась в далеком уголке империи, в нищей деревянной хижине у излучины великой реки. Кому бы в голову пришло, что ее удел кормить свиней хлёбовом, ухаживать за птицей, страдать от невозможности вырваться из круга пошлых, глупых сельских занятий, который под стать рабам, а не рожденной от семени Венеры. Или Дианы. — Он повернулся к ней и торжественно спросил. — От кого ты была рождена, Кокцея? Я — от Юпитера Капитолийского, потому и выгляжу таким грозным, беспощадным.

Неожиданно он сменил позу, засмеялся, хлопнул в ладоши.

— Это просто здорово! Кто бы мог подумать, что жизнь наградит меня чем‑то подобным. Меня, мрачного, потерявшего надежду на личное счастье правителя. Мы тотчас сыграем свадьбу, Кокцея. Немедленно!

Он повернулся к двери и громко позвал.

— Клеандр! — позвал он.

Тот опять же появился мгновенно, словно стоял за дверью. А может, действительно стоял и подглядывал в щелочку? Мало ли?

— Готовь обряд бракосочетания, — затем Коммод спросил у удивленно смотревшей на него Кокцеи. — Маму позовем?

— Чью? — не поняла девушка.

— Твою, конечно. Моя умерла четыре года назад. Не выдержала разлуки с отцом. Тот после мятежа Авидия Кассия отставил ее от себя. Так как насчет мамы?

— Ты это серьезно?

— Вполне.

— Зови. И брата.

— Это само собой. Как себя чувствует Матерн? — спросил он у Клеандра. — Способен ли он принять участие в торжественном обряде?

Клеандр пожал плечами.

— Разбудим, посмотрим, приведем в чувство. Но, господин…

— Что там еще? — поморщился цезарь.

— Послы германцев, господин. Они ждут встречи с тобой.

— С ума сошел! В такой момент, когда герой нашел любимую и жаждет сочетаться с ней узами брака?! Размести их где‑нибудь и больше не приставай ко мне с подобными глупостями. Также гони в шею всякого, кто прибудет от Сальвия, Помпеяна или Пертинакса. Все дела завтра, а сейчас — свадьба! Ты слышал — свадьба!.. Я сам оповещу всех, кто живет во дворце. Пусть все знают, что сейчас состоится свадьба Цезаря Луция Коммода Антонина, Отца Отечества, победителя германцев и сарматов, великого понтифика, восемнадцатикратного трибуна, двукратного консула, трехкратного императора с девицей всаднического сословия. Кстати, ты девица?.. — поинтересовался он у Кокцеи. — Впрочем, неважно, сейчас проверим.

Девушка вспыхнула.

— Господин, я честна перед тобой. К тому же мы не всаднического сословия.

— Какая разница. С гражданкой Кокцеей Матерной. Ты ведь гражданка?

— Да. Отец при выходе в отставку получил римское гражданство.

Клеандр принялся строить гримасы, растягивать губы, пожимать плечами, всем своим видом выражая некое сомнение.

— В чем дело? — подступил к нему император.

— Свадьба — это прекрасно. Но зачем шум поднимать. Все‑таки ночь на дворе…