Царица амазонок - Энн Фортье

Какое-то время они молчали, утоляя жажду. Сначала Мирине казалось, будто она разучилась глотать, но ей удалось протолкнуть в себя немного воды, и она тут же ощутила, как прохладная жидкость защекотала ее изнутри, восстанавливая жизнь везде, откуда та ушла.

Напившись, Мирина легла спиной на камни и закрыла глаза. Так много дней без отдыха и последние мучительные часы совсем без воды… Как долго она несла на себе Лилли? Полных два дня? Нет, это просто невозможно.

Пронзительный крик и внезапный шум крыльев заставили ее резко сесть. Сестра в испуге закрыла голову руками, и Мирина мгновенно выхватила из-за пояса нож.

– Это какая-то птица! – закричала Лилли, потирая ногу. – Она меня клюнула! Куда она полетела? Не дай ей снова на меня напасть!

Мирина прикрыла глаза ладонью от солнца и всмотрелась в двух тощих стервятников, круживших над ними.

– Мерзкие хищники! – пробормотала она, откладывая в сторону нож и хватаясь за лук. – Надеялись поживиться нами сегодня…

– Почему боги ополчились против нас? – Лилли сидела, обхватив колени, раскачиваясь взад-вперед. – Почему они хотят нашей смерти?

– Я бы не стала тратить время зря, размышляя о богах. – Мирина вложила в тетиву лучшую стрелу. – Если бы они хотели нас убить, то давно бы уже сделали это. – Она медленно поднялась и натянула тетиву. – Ясно же, что какие-то силы желают сохранить нам жизнь.

Позже, когда они лежали у маленького костра, сложенного из собранного вдоль русла сушняка, под усыпанным звездами небом, переваривая не слишком аппетитный ужин, Лилли прижалась к Мирине и сказала:

– Знаешь, ко мне мама приходила. Я ее видела так отчетливо… – (Мирина крепче обняла сестру.) – Она выглядела счастливой, – продолжила Лилли. – Она хотела меня обнять, а потом увидела тебя и поняла, что ты сильно огорчишься, если она заберет меня с собой… и не стала забирать.

Некоторое время они лежали молча.

Все это казалось теперь таким далеким, вся их прежняя жизнь дома… Но воспоминания об утраченных друзьях и любимых были по-прежнему так сильны, что заставили их обеих умолкнуть. И в этот момент Мирина поняла, что та ужасная, зловещая вонь болезни и смерти, пожалуй, навсегда останется в ее памяти.

После того как сестры сбежали из своей деревни, они ужасно заболели, их пробирали дрожь и судороги, и Мирина, убежденная в том, что они умрут, была этому рада. Но потом они начали медленно выздоравливать, по крайней мере Мирина, хотя у ее сестры лихорадка тянулась дольше и отразилась на зрении. С каждым днем девочка видела все меньше и меньше, пока не ослепла окончательно.

– Уже рассвело? – как-то спросила она, беспомощно вглядываясь в яркий солнечный свет.

– Почти, – прошептала Мирина, со слезами обнимая сестру и целуя ее снова и снова, пока наконец не смогла выдавить из себя чудовищную правду.

Но они все-таки были живы. Они пережили мор, а теперь и поход через пустыню. Теперь их жизнь наладится. Мирина отказывалась верить в обратное.

– А ты уверена… – начала Лилли в сотый раз подряд.

Однако она не договорила, а просто закусила губу и отвернулась. Они обе знали, что на главный вопрос Лилли ответа не будет, пока они не доберутся до цели своего путешествия. Сумеет ли богиня Луны излечить последствия лихорадки и вернуть ей зрение? Ответа не знал никто, кроме самой богини.

– В одном я уверена, – сказала Мирина, натирая материнский браслет подолом своей рубахи. Под слоем основательно въевшейся в него сажи проступила змея с головой шакала, которого Мирина так хорошо помнила; он уставился на нее почерневшими глазами. – Мама гордилась бы тобой, если бы видела тебя сейчас.

Лилли вопросительно посмотрела в сторону сестры:

– Думаешь, она бы не стала сердиться из-за того, что от меня нет никакой пользы?

Мирина крепче прижала к себе сестру:

– Бесполезен пастух, который не может пасти стадо. А ты просто сестра, помни об этом. Сестре не нужны глаза, чтобы быть полезной, ей нужны только улыбка и храброе сердце.

Лилли тяжело вздохнула и потянулась к своему дорожному мешку:

– Я только половина сестры. Может, именно поэтому у меня нет твоей храбрости; будь у меня твой отец, я, может быть, получила бы такое же сердце охотницы, как у тебя.

– Не говори так! Отцы приходят и уходят, но мир вокруг остается прежним. И как нет такой вещи, как половина сердца, так не может быть и половины сестры.

– Наверное, – пробормотала Лилли. – Но я что-то не уверена, что когда-нибудь снова буду улыбаться.

– Ну а я уверена, – ответила Мирина, прижимаясь подбородком к макушке Лилли. – Помни, что та, которая не боится встретиться со львом, сама становится львом. Мы победим этого льва и будем улыбаться снова.

– Но львы-то не улыбаются, – тихонько сказала Лилли, не выпуская из рук мешка.

Мирина зарычала и принялась покусывать сестру за шею, пока наконец обе не захихикали.

– Так мы его научим!

Вот уже десять дней, как Мирина и Лилли шагали вдоль реки.

Теперь у них было сколько угодно воды, однако земля по обе стороны от них оставалась сухой и бесплодной. Когда Мирине удавалось найти какое-нибудь растение, выглядевшее более или менее съедобным, она сначала долго жевала его лист или стебель, а потом выжидала некоторое время, чтобы понять, как именно оно подействует на ее желудок, и лишь потом предлагала попробовать Лилли. А там, где слабый поток превращался в небольшой водоем, Мирина останавливалась в надежде выловить из него какую-нибудь рыбешку.

В особо жаркие дни один-два зверя могли неосторожно приблизиться к воде среди бела дня, чтобы напиться, и благодаря луку и нескольким оставшимся у нее стрелам Мирина обычно обеспечивала себе и сестре мясной ужин или обед. В такие минуты они понимали, что жизнь потихоньку возвращается в прежнее русло.

Какими же пустяковыми казались им теперь все прошлые трудности и неудачи! И какими важными виделись все маленькие радости… Покой домашнего очага, мелкие тревоги и сплетни… Все это сливалось в один яркий и счастливый сон – целый мир, живший теперь только в их памяти.

Поскольку обе они родились и выросли в деревне Тамаш, именно ее девочки считали своим домом. И когда другие дети обзывали Мирину и Лилли чужаками, их мать всегда списывала это на детское неведение.

– Они просто думают, что женщине не пристало иметь детей от разных мужчин, – обычно говорила она, со вздохом закатывая глаза. – Им и в голову не приходит, что их настоящими отцами могут быть совсем не те, кого они таковыми считают.

О матери говорили не только как о распутнице, всех также настораживало ее таинственное искусство разбираться в травах и кореньях. Но хотя деревенские женщины могли целыми днями сплетничать о матери, как только кому-нибудь случалось заболеть, страдалец первым делом бежал именно к ней, моля о лекарстве.