Поцелуйте невесту, милорд! - Мэг Кэбот

— О! — воскликнула она. — Простите, но у вас было такое выражение лица, когда он сказал, что вы свалились с луны…

Джеймс, конечно, понимал, что ситуация довольно забавная, однако ему было не до столь шумного веселья. Он был слишком взволнован тем, как забилось его сердце, когда он обнаружил вдову кузена в своих объятиях. Тем не менее ему удалось выдавить ухмылку, чтобы показать, что он не совсем лишен чувства юмора.

— Да, — кивнул он. — Могу себе представить.

— Приносит удачу, скажу я вам, — сообщил сверху одноглазый пьяница, восседавший на козлах. — Ну, ежели приколотить башмак к Древу желаний. Завсегда приносит удачу. В особенности новобрачным.

— О да, — сказала Эмма, наконец справившись со смехом. — Мы со Стюартом прибили свою обувь сразу же по прибытии. По-моему, это очаровательный обычай.

Может, и очаровательный, но Эмме Ван Корт он явно не принес удачи. Муж умер, связь с родней прервалась. Пожалуй, ей следовало бы снять свои башмаки с Древа желаний. У Джеймса, во всяком случае, сложилось впечатление, что Эмме оно принесло нечто, в корне противоположное удаче.

Катафалк снова качнуло, но на сей раз не так сильно, и они продолжили путь. После развилки у Древа желаний карета покатила по более ровной дороге, и вскоре Джеймс увидел так называемый город. Так называемый, поскольку в представлении Джеймса единственная улица с трактиром, гостиницей, бакалейной лавкой, кузницей и церковью не могла претендовать на это звание.

На Шетландских островах, однако, этого было вполне достаточно, чтобы считаться их процветающей столицей, тем более что в городе имелась пристань, на которой дюжина рыбаков разгружала свой ежедневный улов. Дети этих рыбаков, ютившихся с семьями в хижинах и домишках неподалеку от пирса, очевидно, и были учениками Эммы Ван Корт Честертон. Мерфи направил лошадей вдоль узкой улицы к скалистому мысу, выдававшемуся в море, и Джеймс наконец понял, почему до сих пор не заметил школьного здания. Эмма преподавала в помещении в основании старинного маяка.

Джеймс никогда бы не поверил, что такое возможно, если бы не увидел собственными глазами. Вокруг скалы, на которой высился маяк, носилось около дюжины оборванных ребятишек. Несмотря на скверную погоду, они были увлечены какой-то игрой собственного изобретения, важным элементом которой был тряпичный мяч. Смысл игры, насколько понял Джеймс, состоял в том, чтобы не дать мячу упасть в море — непростая задача, поскольку ширина полоски земли между маяком и кромкой берега не превышала двадцати футов. В сильный шторм эта естественная пристань, по всей вероятности, полностью скрывалась под водой…

— Ну, — сказала Эмма, когда Мерфи наконец осадил лошадей, — вот и приехали.

Оторвав взгляд от импровизированной спортивной площадки, Джеймс увидел, что Эмма смотрит в том же направлении. У нее был такой вид, словно она пересчитывает детей. И немудрено. Существовала реальная опасность, что один из них, а то и больше, свалился в кипящие волны и сгинул навеки.

— Пожалуй, — задумчиво произнес Джеймс, сознавая, что далее от него потребуется определенная хитрость. Ибо, хотя Эмме явно не терпится от него избавиться, он не может уехать — и не уедет. Без нее.

И без Стюарта, напомнил он себе. Не стоит забывать, зачем он, собственно, приехал. За Стюартом, а не за Эммой.

Но теперь, когда он знает, что она тоже здесь, он не может с чистой совестью вернуться домой, оставив на этом забытом Богом острове хотя бы одного из них.

К сожалению, как он успел понять, убедить в этом Эмму будет чрезвычайно сложно.

— С вашей стороны было очень мило проделать весь этот путь только для того, чтобы повидаться со мной, — сказала Эмма. На протяжении всей дороги от дома она размышляла над тем, что полагается говорить в таких случаях — в минуты прощания. Довольная, что нашла верный тон, любезный, но прохладный, она протянула ему затянутую в перчатку руку: — Прощайте, лорд Денем. Невзирая на наши прошлые разногласия, я искренне надеюсь, что мы расстаемся друзьями.

Джеймс сжал ее пальцы, прежде чем сообразил, что она с ним прощается. А поскольку он не имел ни малейшего намерения уезжать, то несколько растерялся, не зная, что ответить. Трудно сказать, кто из них изумился больше, когда с его губ сорвались извинения.

— Эмма, — услышал он собственный голос, — я сожалею. О Стюарте. О том, что сделал в тот день… ну, когда ты посвятила меня в свои планы. Я вовсе не хочу сказать, что Стюарт поступил правильно. Но я хочу, чтобы ты знала, что я искренне сожалею. Обо всем.

Глаза Эммы изумленно расширились. Чего она не ожидала услышать в ответ на свою прощальную речь, так это извинений. Извинений? От графа Денема? Неужели такое возможно? Она никогда не слышала, чтобы в своей жизни Джеймс Марбери за что-либо извинялся.

Наверное, он шутит. Хотя вид у него вполне серьезный.

Впрочем, однажды он уже одурачил ее своим видом. Он казался очень серьезным в тот день в библиотеке, когда она поделилась с ним своими намерениями. И что же, разве это помешало ему чуть позже свалить Стюарта с ног одним ударом?

Нет, лорду Денему нельзя доверять. Даже если его лицо — надо признать, на редкость привлекательное — внушает ей доверие, как никакое другое. Но это не значит, что она не может проявить хотя бы ответную любезность.

— Полагаю, — услышала Эмма собственный голос, — полагаю, мне следует простить вас.

Она чуть не откусила себе язык. Простить его? Простить лорда Денема? Никогда!

Но поскольку, сказав это вслух, она только вынудит Джеймса задержаться, Эмма поспешно продолжила.

— Передайте привет вашей матушке и поблагодарите леди Денем за ее любезное приглашение. Но боюсь, я никогда не покину этот остров. Видите ли, я нужна здесь. — Она потянулась к дверце катафалка. — Прощайте.

Джеймс крепче сжал ее пальцы, но они выскользнули из его ладони. Эмма открыла дверцу и шагнула наружу в холод и сырость. Грохот разбивающихся о скалы волн не мог заглушить криков детей, радостно загалдевших при виде учительницы. Их голоса сливались с пронзительными воплями чаек, круживших в вышине

Эмма захлопнула дверцу, отсекая все звуки, кроме рокота прибоя. Джеймс, оказавшийся вдруг в одиночестве, придвинулся к окну, наблюдая за ней сквозь потрескавшееся стекло. Малыши забросили свои игры и с криками бросились к Эмме, стремясь схватить за руку, те, кто не успел, вцепились в юбку. Дети постарше держались в стороне, но, подобно Джеймсу, провожали взглядом свою учительницу, шагавшую к двери маяка, над которой висел медный колокол. Эмма схватилась за свисавшую с него веревку и энергично дернула. Раздался звон, послуживший сигналом, который привел в движение старших детей. Один из них подхватил тряпичный мяч, а остальные устремились вслед за младшими внутрь маяка через открытую Эммой дверь, выкрашенную в тот же жизнерадостный зеленый цвет, что и дверь ее дома.

И только когда за ними закрылась дверь, Джеймс понял, что все это время сдерживал дыхание. Он резко выдохнул, а затем сделал глубокий вдох, ощущая терпкий вкус моря, висевший во влажном воздухе. Как ему удалось так долго не дышать, он не представлял. Наверное, это шок. Было только девять утра, а он чувствовал себя таким измученным, словно уже девять вечера и он провел весь день за бюро, изучая конторские книги. Вот что происходит, когда встречаешься с родней после долгой разлуки. Особенно если эта родня не кто иной, как Эмма Ван Корт.