Кафе «Поющий енот» - Евгения Перова

– Я?! А что значит ловчая? Это какой-нибудь ястреб?

– Нет. Это птица певчая, и пение ее так прекрасно, что приманивает и околдовывает любого Птицелова.

– Но я не умею петь…

– Еще как умеешь.

И тут я вспомнила! Как раз сегодня ночью мне приснился странный сон, где я была большой поющей птицей, к которой из чащи вышел…

– Так это были вы! Во сне! – воскликнула я.

– Ты видела меня во сне?

– Я видела Птицелова! Он выглядел по-другому – молодой, длинноногий, в зеленой шляпе с пером, но это точно были вы! Я узнала.

– Поразительно. А чем окончился твой сон?

– Да как-то ничем: вспыхнул яркий белый свет, а потом стало темно. И все.

Теодор кивнул и глубоко вздохнул. Глаза его были печальны.

– Да, именно так, – вздохнул он.

– Так странно, – сказала я. – Мне почему-то кажется, что я знаю вас всю свою жизнь!

Теодор рассмеялся:

– Все еще хуже, дорогая, потому что и мне кажется, что я знаю тебя всю свою жизнь. А ведь моя жизнь раза в четыре длиннее твоей. Да, похоже, что именно к тебе я и приехал.

Он задумался. Потом покачал головой и вздохнул:

– Надо бы нам с тобой нормально поговорить, а тут не удастся. Вот что, приходи ко мне завтра в гостиницу, хорошо? Часов в одиннадцать. Анджей! – позвал он секретаря, тот подошел и почтительно склонился к Диделю. – Завтра в одиннадцать к нам придет эта милая девочка.

– Хорошо.

– Или, может, в десять?

– В одиннадцать, – твердо сказал Анджей. – К десяти вы еще не оклемаетесь.

– Ладно-ладно, ты прав! Веревки из меня вьет, видишь? – подмигнул мне Дидель, а секретарь нахмурился. – Значит, договорились. Приходи к одиннадцати, только енота оставь дома. Ты ведь вполне можешь без него обходиться, правда?

– Могу! – улыбнулась я, подумав, что ни за что не засну в эту ночь, так буду волноваться. Но спала как миленькая. А поутру отправилась к Теодору.

Дама, Светлый и Яркий снова собрались вокруг свечи на маленькой кухне.

– Молодец Иоланда! Сразу четверых поймала, Ловчая Птица! – сказал Яркий.

– Фея Варенья, – поправил его Светлый.

– Это одно и то же.

– Не четверых, а пятерых, – возразила Дама.

– Вы имеете в виду девочку? – спросил Яркий.

– Нет, девочка придет к нам. Она из Смотрящих.

– Но… Она же не умрет? – взволновался Светлый.

– Нет! Она как ты, – ответила Дама.

– А кто тогда пятый? Старый или молодой?

– Молодой, конечно. Старый заслужил покой.

В детстве время тянется так медленно! Оно прозрачное и звонкое, сияющее и теплое. Ты барахтаешься во времени, как в мелком пруду, распугивая серебряных рыбок и изумрудных лягушек, набираешь полные горсти камешков и водорослей, бежишь, пиная ногой разноцветный резиновый мяч, а время не поспевает за тобой – как маленький щенок за ногами бегущего мальчика. Оно растет вместе с тобой. Ты играешь на краю омута времени, и вот поток подхватил тебя и понес, все быстрее и быстрее! А тебе этого мало – ты подгоняешь время, понукаешь его, торопишь. А потом время снова замедляет свой бег, но ты все равно не можешь его догнать. Все медленнее и медленнее, все гуще и гуще – время застывает, как янтарь. И уже нечем дышать. И нечем жить. Твое время вышло.

Да, мое время вышло: я увяз в болезни и старости, как муха в постепенно твердеющей смоле. Впереди мучительное умирание, надеюсь, что не слишком долгое. Впрочем, я озаботился придумать себе развлечение. Собираюсь написать книгу. О себе, любимом. Конечно, я буду диктовать, а секретарь – преобразовывать мои рассуждения в текст: сейчас, говорят, есть такая программа. Я не сильно разбираюсь в компьютерах и предпочитаю живое общение. В этом, собственно, и заключается моя работа – в живом общении. Заключалась. Теперь мне остается только вспоминать и анализировать свой опыт в надежде, что он кому-то поможет, в чем я очень сильно сомневаюсь: боюсь, он подходит только для меня.

В свое время я окончил психологический факультет столичного университета, потом аспирантуру, защитил докторскую диссертацию и прочел целую библиотеку книг по специальности. Так что разбуди меня среди ночи, я легко разъясню любому желающему особенности аналитической психологии Карла Густава Юнга или специфику ассоциативного толкования сновидений Зигмунда Фрейда. Теорию я знаю. Но она мне не пригодилась. Я довольно рано понял, что любая теория – это только слова, слова, слова, как выражался Гамлет, принц датский. Я сам могу выдумать какую угодно теорию и терминологию, но предпочитаю пользоваться теми, что уже существуют, приспосабливая их к своему опыту. Все дело в практике. У меня собственный метод, опирающийся на мой редкий дар, который принято называть эмпатией: понимание эмоционального состояния другого человека посредством сопереживания и проникновения в его субъективный мир, если выражаться научным языком. Это я умел еще до изучения всяких теорий. И не только это. Мало вчувствоваться, мало увидеть проблемы, надо еще понимать, как вывести человека из лабиринта этих проблем. Я понимаю и вывожу. Не всех подряд, конечно. Лучше всего мой удивительный навык работает с подростками, но и со взрослыми получается довольно часто. Со временем я научился видеть, с кем можно работать, а от кого лучше держаться подальше, чтобы не навредить и чтобы самому не огрести неприятностей. А уж по молодости-то я рвался спасать всех, кто подворачивался под руку!

Так вот, книга. Я давно думаю над ней, так что некоторая часть текста уже живет в моей голове. Я предвкушаю, как стану работать в промежутках между приступами боли и капельницами: расшифровывать и редактировать записи, подбирать иллюстрации, придумывать обложку. Надеюсь, что успею закончить сей никому не нужный труд. Впрочем, секретарь уверен, что книга пойдет нарасхват: пациенты и ученики спят и видят, как бы разузнать мои тайны – еще бы, Теодор Дидель, величайший целитель всех времен и народов! Хотя мои прежние книги действительно расходились как горячие пирожки. Но все же секретарь склонен преувеличивать мои заслуги и славу.

Дидель – это псевдоним. Он хорошо отражает суть моей личности:

Да, я Птицелов – ловец крылатых душ. Они ко мне так и слетаются. Птицеловы бывают разные: одни ловят птиц, чтобы ощипать, зажарить и съесть, другие – чтобы подлечить, накормить и отпустить на свободу, третьи – чтобы держать в клетках и наслаждаться пением. Я – особый случай. Ловлю птиц, вылечиваю, но на волю не отпускаю, хотя и не запираю в клетку. У каждой моей птички есть невидимый поводок, и как бы далеко она ни улетала, я в любой момент мог призвать ее к себе, потянув за веревочку. Но сейчас настало время оборвать поводки и научить птиц жить без моего участия. Этим я и занимался последние годы: отпускал птиц на свободу. Это заняло довольно много времени, а силы мои убывали и убывали…