Повесть былинных лет - Валентин Леженда

— Кто задул лучину? — проревел богатырь, слепо тычась по сторонам. — Аспиды, ослепили-и-и-и…

Колупаев попятился к двери.

— У-у-у-у… — ревел Муромец. — Кощеевы отродья!

Представление длилось несколько минут. Затем Илья наклонился, и ведро само спало с его пустой головы.

Муромец несколько раз глупо моргнул и, сфокусировав взгляд, очумело уставился на Степана.

— Ты кто?

В голосе богатыря чувствовался неподдельный испуг.

Колупаев ухмыльнулся:

— Я Степан Колупаев, кузнец из села Большие Мытищи.

Прозвучало все это довольно грозно и веско. Но на Илью впечатления не произвело. Он лишь тряхнул головой, словно пытаясь избавиться от наваждения.

— Какой нынче год? — вконец охрипшим голосом спросил он.

Вопрос поставил Степана в тупик. Не о том Муромец спрашивает, ой не о том.

— Сто одиннадцатый, — ответил Колупаев, — от рождества Велеса.

— Сто одиннадцатый?!! — в ужасе переспросил Муромец, после чего стал загибать могучие пальцы.

«Года считает!» — догадался Степан, внимательно разглядывая великовозрастного дитятю.

В рваной разлезшейся рубахе, весь заросший волосами… Ну прямо медведь, а не человек. Бородища ниже пояса. Усищи… страшно подумать. Басурман какой-то с большой дороги, а не богатырь.

— Тридцать три года, — сипло прошептал Муромец.

— Чего? — отозвался Колупаев.

— Я храпел на печи тридцать три года, — повторил богатырь, и глаза у него при этом были как у посаженного на кол половца.

— Так ты, значит… — догадался Степан, прикрыв рот ладонью.

Все становилось с ног на голову.

Не было никакого вероломного богатыря, нагло присвоившего себе чужую славу и сговорившегося с нечистым на руку летописцем.

Всего этого и в помине НЕ БЫЛО!

— Это что же получается… — прошептал Колупаев, быстро шевеля извилинами.

А получалось вот что. Илья все это время спал. Спал беспробудно, и пока он спокойно дрых, кто-то взял и присвоил богатырю чужие подвиги. Не спросив соизволения, совершенно самовольно.

Но зачем?

Сие пока было неведомо…

Муромец на печи, казалось, сейчас расплачется.

— Как же так? — хрипло причитал он. — Тридцать три года псу под хвост! Я ведь все как сейчас помню. Шестнадцать годков мне тогда от роду было. В ратный поход с другами собирался супротив Мамая-разбойника. С Масяней был обручен. Случился пир перед походом, я выпил и…

Богатырь с силой ударил кулаком по печи. Печь, как ни странно, выдержала.

— Летархия! — с запинкой произнес Колупаев услышанное однажды в какой-то корчме диковинное заморское словцо.

— Ась? — вздрогнул Муромец.

— Летархия, говорю, — повторил Степан. — Мне один ученый грек за кружкой вина рассказывал. Он был этот, ескулап заморский… Ну, ведун, знахарь по-нашему. Так вот, иногда происходит, что человек ни с того ни с сего в спячку впадает.

— Аки медведь зимой? — удивился Илья.

— Ну да, — знающе кивнул кузнец. — Но токмо медведь, лишь на несколько месяцев в берлоге засыпает. А человек… может до конца дней своих так проспать…

— Дык как же это?

— А вот так, — наставительно ответил Колупаев. — Видать, с тобой эта самая летархия и приключилася. По-другому и не объяснишь. Ты что на пиру том пил, помнишь?

— Помню… э… э… Черничную водку!

— Все ясно! — кивнул Степан. — Не знал ты, видать, что знахари сельские ею от бессонницы селян врачуют. М-да, роковая оплошность…

— Ну а что с Мамаем? — виновато промычал богатырь, потирая мощную шею.

— А что с Мамаем? — удивился кузнец. — Я тогда мал был, не помню уже. Вроде как порешили его русичи. А иначе ведь и быть не могло. Погань всякая, на землю матушку посягающая, на Руси всегда отпор получала. Забудь о Мамае, тут дело посурьезней имеется.

— Какое? — икнул Муромец, сидя на печи и болтая босыми ножищами.

— Да вот тут… — начал было Степан и осекся. Как бы все попонятливей рассказать? Ведь Илья, похоже, и слухом не слыхивал о мерзавских происках того летописца.

— Понимаешь, брат… — издалека начал Колупаев, — я к тебе, собственно, скандалить ехал. Но теперь понял, что зря, конечно, я на тебя злился.

— Ты на меня злился? — переспросил богатырь. — Дык чего ж такого я мог тебе сделать, коль спал все эти годы?

— Ни при чем ты здесь, все верно! — согласился кузнец. — Я не об этом. Один брехливый летописец незнамо почему присвоил тебе невиданные подвиги, совершенные тобою якобы на земле русской. Но… как бы это сказать…

— Дык так и говори, — решительно махнул ручищей Муромец.

— В общем… — замялся Степан. — Все эти подвиги на самом деле я совершил. — Но то ли рылом не вышел, то ли имя у меня какое-то… не такое. Так или иначе, но летописец этот рассудил по-своему и присвоил все геройства… тебе.

— Мне?!!

— Вот-вот! Я поначалу думал, в заговоре вы. Решил через тебя того супостата найти. Но вижу теперь, все напрасно.

— Почему это напрасно? — басом взревел Муромец. — А что, ежели я хочу помочь тебе найти этого мерзавца? Пусть и не ведаю, где он скрывается, но помогу. Восстановим справедливость вместе! А заодно вот… кости разомну.

Такой расклад кузнеца вполне устраивал.

Богатырь был на редкость решительный. С этакой горой за спиной можно и без особых угроз летописца запугать, дабы исправил брехню свою подлую, а заодно и объяснил, почему его выбор пал именно на Муромца. А то, понимаешь…

Дверь за спиной Колупаева снова распахнулась.

Неужели ополченцы опять пожаловали?

Нет. Это были не ополченцы.

Степан обернулся, с подозрением зыркнув на двух добрых молодцев при шлемах, кольчугах да булавах. По всему выходило, княжеские дружинники к ним пожаловали. Час от часу не легче.

— Чаво вам? — не очень дружелюбно спросил Муромец, продолжая сиднем сидеть на удобной печи. Добры молодцы переглянулись. На их румяных физиях читалось откровенное замешательство.

— Да вот… — сказал один из них. — Нас послал к тебе, о славный богатырь, князь Буй-тур Всеволод Ясно Солнышко.

— Кто послал? — не понял Илья.

— Буй-тур Всеволод, — осторожно повторили молодцы.

— Кто таков? — Муромец повернулся к Степану.

— Князь Сиверский, — ответил Колупаев. — Всеми любим на Руси за норов свой буйный и нелюбовь к лишней войне. Оттого Буй-туром и назвали. В смысле бешеный бык!