Хроники Червонной Руси - Олег Игоревич Яковлев

старался все её поручения выполнять толково и честно. При всём при том, что смекалист был парень. За это, собственно, его и ценили сильные мира сего.

Как в воду глядела Гертруда. Скорый вершник на запаленном скакуне из Новгорода передал: на зиму князь Святополк отъехал в Изборск. Осенью там подновили городские стены. Кроме того, возле Изборска и Плескова располагались личные княжеские волости.

— Вертаем на заход! — приказала, выслушав гонца, Гертруда. — Нечего нам покуда в Новгороде делать! Сына своего зреть хочу! Соскучилась!

«Вот уж енто вряд ли!» — усмехнулся в усы Фёдор Радко. Он хорошо знал, что мать и сын друг дружку едва переносили.

Возки отвернули от берега засыпанного снегом Полиста, оставили позади деревянные строения Русы, следующим днём полозья проскользили через закованную льдом Шелонь. Далее дорога потянулась прямиком через плесковские леса. Кони шли резво, только и мелькали по сторонам островерхие верхушки красавиц-елей. На редких косогорах стройнели прямоствольные сосны с раскидистыми ветвями и кронами.

В Плескове — городе на крутом мысу у впадения речки Псковы в Великую, остановились на короткий отдых. Отсюда до Изборска было около тридцати вёрст.

— Заутре ещё до полудня на месте будем, — прикинув в уме, заявил Радко. Гертруда с холопками выбрались из возка и стали осматриваться по сторонам. Тотчас подскочил ко княгине местный посадник, стал приглашать в хоромы, указал на высокую деревянную церковь.

— Собор Святой Троицы. Ещё Равноапостольная княгиня Ольга ставила, паче ста лет назад, — с гордостью отметил он.

Ярко светило зимнее солнце. Было безветренно, но мороз стоял трескучий. Прикрывая рукавичками лица, женщины поспешили на посадничий двор.

…Отдохнув, на рассвете они продолжили путь. Когда усаживалась Гертруда в возок, внезапно подбежал к ней некий человек в чёрной монашеской рясе и клобуке.

— Матушка-княгиня! — Голос у инока был твёрдым, не чувствовалось в нём ни капли подобострастия. — Дозволь с вами до Изборска доехать. Нестор еси, мних Киево-Печерского монастыря. Наказал мне игумен летопись писать, откуда еси Русская земля пошла. Вот я сведения и добываю. Весь здешний край изъездил, о разных племенах разузнал. Топерича мыслю князю Святополку сие показать.

Сперва Гертруда велела гнать этого монаха прочь, но тотчас же передумала. Вспомнились ей давние события в родной Польше. Брат Болеслав решил тогда выслать всех монахов из своих владений, и поднялся великий бунт. Чернь стала избивать можновладцев и грабить их дома. Многие знатные люди были убиты, и в их числе погиб сам Болеслав. Гертруде с матерью и сестрой Рихезой пришлось бежать в Германию, под крылышко императора Конрада. Только через несколько лет им удалось вернуться в Польшу благодаря стараниям русского князя Ярослава Мудрого, посадившего в Кракове на стол второго её брата, Казимира. О несчастном же Болеславе постарались вовсе забыть. Так и вошёл он в хроники как «Болеслав Забытый». Два года спустя она, Гертруда, вышла замуж за Ярославова сына, Изяслава, и покинула родную землю.

«С монахами так нельзя, пускай едет», — подумала она, прежде чем, махнув иноку рукой, приказала:

— Садись в возок с гриднями. Беру тебя с собой.

…Подъезжая к Изборску, расположенному на берегу покрытого льдом Городищенского озера, Гертруда понимала, что радостной встречи со Святополком ожидать ей не придётся. Вечно спорил с ней и откровенно недолюбливал мать старший брат Ярополка. Стараясь отвлечься от неприятных мыслей, глянула вдовая княгиня на город, обнесённый серой стеной из камня-известняка.

— Добрая крепость. Никоему ворогу не взять. Глянь, стены каменны. На Руси — редкость, — говорили между собой ехавшие рядом с возком комонные дружинники.

Из камня была сложена и одноглавая церковь, рядом с которой располагался довольно просторный, но деревянный княжеский терем в два яруса. По соседству видны были амбары, гумна, овины, дома бояр с изукрашенными резьбой ставнями волоковых окон, хижины челяди. За пределами стен располагался окольный град с многочисленными избами, топящимися по-чёрному, с окнами, затянутыми бычьим пузырём. Окольный град был обведён высоким, в несколько сажен, заснеженным земляным валом и частоколом.

Тридцатилетний князь Святополк, огромного роста, сухощавый, с узкой чёрной бородой чуть ли не до пупа, темноглазый, с прямым хищным носом, в шапке бобрового меха, обшитой сверху розовой парчой, в долгополом тёмно-сером кафтане, надетом поверх рубахи с вышивкой и тонкими рукавами, перехваченными на запястьях медными браслетами, с поясом с золочёными концами, встретил устало поднимающуюся по ступеням крыльца Гертруду возле дверей нижнего жила.

Во дворе всюду мелькали копья охраны. Фёдора остановили у врат, велели снять портупею с мечом.

— Так положено. Не знаем, кто ты. Потом вернём оружие, — объяснил ему седоусый варяг со шрамом на щеке.

— Порубежье тут. Литва, чудины[80] балуют. Да и полоцкий князь нам не друг, — добавил другой страж, по всему видать, туровец из дружины Святополка.

— Почто явилась, мать? — Святополк повалился в обитое парчой кресло посреди горницы. — Чай, путь неблизок. Стряслась какая беда?

Тёмные глаза его беспокойно забегали.

Гертруда села напротив него на скамью, вся в чёрных вдовьих одеждах. Сбоку от Святополка расположились двое его ближних людей — свей[81] Фарман, невысокий, коренастый, с широким, выпуклым лбом, и вислоусый худощавый Коницар, сын киевского уличанского старосты. Немногим позже в палату быстрым семенящим шагом вошла жена Святополка, немолодая уже чешская княжна Лута Спитигневна. Низкорослая, она хромала и при ходьбе опиралась на деревянную травчатую трость. Гертруда с явным недовольством уставилась на сноху. Видно, и Лута не испытывала ни малейшей радости при виде свекрови. Скривив кукольное, густо набеленное и нарумяненное личико с носиком уточкой и немного припухлыми губами, она, по сути, повторила вопрос Святополка:

— Чему обязана видеть тебя, дочь Мешко Гугнивого?

В словах Луты слышалась едкая насмешка. Не случайно вспомнила она отца Гертруды. Некогда чешский король Бржетислав захватил князя Мешко в плен и велел его злодейски оскопить. Давние были дела, но обе женщины о том хорошо помнили.

— Как смеешь оскорблять меня?! — взвилась вмиг Гертруда. — Сын! Вступись за мать! Эта!.. Эта дрянная девчонка нагло насмехается надо мной в твоём доме!

— Как ты меня назвала?! — вспыхнула Лута. — Меня, новгородскую княгиню! Дочь князя