Женщина в жутких розочках - Надежда Нелидова

Дома развязал свёрток – и страшно выругался. Вместо подбитой мехом «аляски» или, на худой конец, прорезиненного дождевика – светлое, маркое пижонское пальто. Тем не менее, напялил, даже потоптался перед засиженным мухами зеркалом. Гм… На меня смотрел разорившийся игрок, кровей не менее чем графские. Торчащая бородка, демоническая бледность, впалые щёки, тёмные круги под воспалёнными глазами. Даже то, что пальто было слегка трачено молью, придавало ему некий шарм.

Отправился к друзьям. Сначала вроде ничего, а потом не выдержали: «Маячат тут всякие пидоры в польтах. Дул бы отсюда, фраерок». Короткая потасовка, подбитый глаз и пара царапин на носу… Обидно: ни выпивки, ни компании… Аптекарь странно на меня посмотрела, когда выдавала три «боярышника» за девять рублей.

На улице выскочивший из банка, подсаживающийся в «феррари» господин скользнул взглядом по пальто и механически подал мне руку. Присмотрелся, понял, что обознался. Скривился и тщательно вытер руку носовым платком.

Вот так «благодаря» пальто я оказался свой среди чужих, чужой среди своих. Старая среда меня выдавила, как инородное тело, а новая, понятное дело, отторгла. Впервые за последние годы я пытался формулировать мысли – и у меня это неплохо получалось! А значит, можно было попытаться вернуть главное дело всей моей жизни – Фотографию!

Всякий раз, как становилось невмоготу – вы понимаете, о чём речь – я надевал пальто и бродил по улицам. Вспоминал, как подло прогнали меня друзья. Как господин брезгливо вытирал руку после рукопожатия – и скрипел зубами от злости. Злость тоже была моя союзница.

Но главное, изменившее мою судьбу – пальто. В нём чувствовалась порода. Пальто молчаливо и строго не позволяло выйти с запахом перегаром, с сальными волосами, в не чищенных ботинках… Ну-с, и вот я то, что я есть. Делаю редкие снимки. Продаю в журналы, на жизнь хватает. Берлогу свою расчистил. Неплохо?

– Очень неплохо, – искренне похвалила Роза Наумовна квартиру Бориса Игнатьича. Особенно ей нравились шуршащие чёрные шторы из магнитной плёнки и крошечные пластиковые баночки из-под фотоплёнки, из которых они пили густой кофе.

Она называла его «Борик», он её ласково и необидно – «Склерозочка моя». По рассеянности, задумавшись о мировых проблемах, она могла в суп вместо приправы высыпать чайной заварки. На папину могилку вместо петуньи чуть не высадила семена брюквы кормовой. Бог не попустил: в последнюю минуту надела очки, прочитала на пакетике: «Брюква кормовая». И папочке была бы обида, и от людей стыдно.

В любую погоду каждое утро Борис Игнатьич отправлялся «искать кадр». Роза Наумовна у дверей проверяла, застегнул ли он все пуговицы пальто и закутал ли шею шарфом, и принималась готовить обед. После обеда они смотрели выведенные на монитор кадры, и Роза Наумовна вставляла умненькие замечания: «Борик, завтра я покажу ракурс, с которого это дерево на фоне заката, дай бог ясную погоду, будет смотреться потрясающе». А вечером они под ручку отправлялись в районный ДК, где Борис Игнатьич запечатлевал все культурные городские мероприятия.

Они понимали друг друга с полуслова. Оба были из эпохи, когда компьютер ещё не подчёркивал цвета «розовый» и «голубой» как фривольные ошибки, впрочем, и компьютера тогда ещё не было. И слово «субботник» тогда обозначало собственно субботник, а не мероприятие из милицейско-проституткиных будней. И тогдашний хор девушек со сцены ДК проникновенно и жалобно пел: «И дорогая не узнает, какой у парня был конец» – не ухмыляясь и не вкладывая в песню поганый смысл.

…Расписаться решили осенью, когда деревья заполыхают дорогим червонным багрянцем, а дорожки усыплет сухое звонкое золото, и свадебные снимки получатся изумительными.

…– Завещание на квартиру – фигня. Завещания переписывают по десять раз в день.

– А если заключить договор ренты?

– Ненадёжно. Суд может в любой момент расторгнуть договор и оставит нас с носом.

– Пускай составят брачный контракт…

– Не годится. Ночная кукушка дневную всегда перекукует. Эта тихоня будет капать ему на мозги, а он – плясать под её дудочку. Твоим брачным контрактом она подотрёт в туалете одно место. Ну, спасибо папочке, удружил на старости лет!

Первый голос чеканил слова с холодным раздражением. Второй был чуть мягче. Голоса были женские, молодые.

– Пускай тогда оформит на нас дарственную. А мы разрешим им тут жить. Пока.

– Ты в уме? Это называется: пустить козла в капусту. Если эта коза сумела его приворожить, то и тут найдёт лазейку. Соберёт справки о своих и папиных болячках, предъявит оплаченные коммунальные платёжки. Соседи будут свидетелями, что они вели совместное хозяйство.

– Но что же делать?!

– Тут нужны кардинальные меры. Слава богу, мы предупредили события, они не успели пожениться. Но нужно десять раз подстраховаться. Самое главное – чтобы этой пираньи тут на дух не было. Ис-клю-чить возможность даже их случайных встреч!

Казалось, в квартире кроме этих двоих, больше никого не было. Но вот третий слабый такой родной голос что-то сказал – что, Роза Наумовна не расслышала. Из прихожей она увидела забившегося в угол дивана, непохожего на себя Бориса Игнатьича: уменьшившегося, со вжатой в плечи головой.

Стоявшая над ним молодая женщина чеканила:

– Выбирай: мы или она. Если она, забудь наши имена. Мы от тебя отрекаемся.

В прихожей стояли собранные чемоданы, на полу комком валялось пальто. Роза Наумовна подобрала пальто, взяла чемоданы и вышла из квартиры. Её приход и уход остались незамеченными.

Спустя полгода румяная Роза Наумовна довольно даже опытно катила на новеньком велосипеде. Велосипедные прогулки улучшают состояние сосудов, насыщают кислородом кровь. У магазина её обогнала кучка быстро идущих, дурно одетых и пахнущих мужчин: возбуждённых, озарённых одной идеей, движимых одной целью.

– Борик! – крикнула она на всю улицу, ослабевшими руками крутанув руль.

Человек со всклокоченной бородой обернулся, карманы пиджачка оттягивали тяжёленькие ёмкости. По куричьи приседая и хлопая сальными полами пиджака, нетрезво, похабно пропел:

– И дорога-ая не узна-ает,

Какой у парня был конец!

Друзья зареготали. А может, это был вовсе не Борик.

– Прикинь, значит, нарисовался этот женишок в калитке в одиннадцать утра. Я выхожу с огорода: в старом халатике, в бигуди, руки в земле – упахалась. Он кривит рыло: чего, дескать, не при параде…

Ну, тут она лихо загибает. Все знают, что в одиннадцать Лидка только продирает глаза и, ещё не проснувшись, на автомате тянет руку за пультом телевизора.

– А чего не оделась? – упрекаю я. – Знала ведь, что приедет.

Мне немножко обидно за жениха. Тут я, некоторым образом, заинтересованное лицо. Не без моего участия Лидкино объявление о знакомстве периодически появляется в известной газете.