Неподчинение - Гузель Магдеева

Как я могла бы прийти к Руслану и сказать, что свободна, и отдаваться ему не вопреки всему, а из желания и по доброй воле.

Но я замужем, а главное, в моей жизни есть Ясмин, и нужно придумывать способ спасти себя дальше.

На третий день Динар явился домой. В приоткрытое окно столовой я слышала, как бахнула дверь его автомобиля, стихла громкая музыка из салона. Шаги, разговоры, и через минуту он появился на кухне. Загорелое лицо, белые джинсы, рубашка-поло с короткими рукавами. На глазах очки темные, — прячет свои зрачки-блюдца, в последнее время даже в доме ходит в них.

— Ты пила таблетки, дорогая?

Я киваю, держась двумя руками за чашку с кофе: сладкий, с молоком, но даже он в последнее время кажется безвкусным.

— Да, Раиль видел.

Охранник следит за тем, чтобы я выпивала лекарства, я даже открываю рот, показывая ему язык. А таблетку ловко прячу под ним, все равно не проверяет. Слишком расслаблен, но ведь и я год, что он работает с нами, веду себя идеально. Я — послушная Зайка, даже если это театр для одного зрителя.

Муж ушел к себе, а я выдохнула: в его отсутствие дышалось гораздо легче. Собралась выйти на улицу, в ногах увязалась Шанель номер два, хватая за задник тапок. Лаяла звонко, аж уши закладывало, и я не сразу услышала, что Динар вернулся обратно. А заметила — и заледенела будто. Злой, лицо перекошено, полопавшиеся капилляры раскрашиваются белки алым. А в руках — футболка Русланова.

— Что. Это. Блядь. Такое?

Каждой фразой точно рубит, и я вздрагиваю — на каждый шаг, вздрагиваю, когда в меня летит футболка, — я ее прятала, а он нашел. В стену над моей головой летит огромная ваза, никогда мне не нравилась, и ее осколки разлетаются вокруг, раня фарфоровой шрапнелью.

На шум прибежал Раиль, и ему достается от беснующегося Динара, а я мечтаю только уползти оттуда, снова схватив чужую футболку. Если молчать, то все закончится, он перебесится.

— Надо только быть послушной зайкой, — успокоиваю я себя, — и все как-нибудь наладится.

…Раиля уволили.

Динар пытался узнать, откуда у меня эта футболка, но я пожимала плечами — взяла из стирки, сам понюхай, пахнет порошком. Ее мне не вернули, и почему-то именно из-за этого грустила больше всего: она оказалось мне дороже шубы, дороже золота, лежащего в шкатулке. А потом он посмотрел видео с камер, и запер меня в комнате. И еды бы лишил в наказание, да только я и сама не ела.

Тогда он пошел дальше, и запретил видеться с Ясмин. Мы были в одном доме, я иногда слышала ее голос, но самое большее, что было позволено мне, — наблюдать за ней в окно.

На место Раиля взяли нового охранника: блондин, лицо нахмуренное, светлые глаза, рыбьи какие-то, и смотрели они на меня по-рыбьему, без выражения.

— Саша, глаз с нее не спускай, — наказал Динар. На меня он был злой, а может, дела не шли, но последние дни он то и дело орал, заставляя принимать меня таблетки. Я снова стала вялой и равнодушной, — или башку к херам оторву.

Саша ходил за мной огромной темной тенью, и я даже скучала по Раилю, — тому на меня было наплевать, а этот ещё должен выслужиться. Муж звонил каждый час, Саша докладывал. Так продлилось неделю, пока охранник однажды не заявил мне:

— Я вас должен отвезти, одевайтесь.

— Куда? — не то, чтобы мне было интересно.

— Увидите.

Сердце кольнуло: а что, если Динар решил от меня всерьёз избавиться?.. И мой побег из дома все только приблизил?

Я молча оделась; мы выехали в вечернюю темноту, густыми сумерками окружавшую дом. Я разглядывала коротко стриженный Сашкин затылок, думая: из машины не выпрыгнуть на ходу, он заблокировал двери. Ехали молча, даже радио не включил.

За окном проносился город, я не успевала разобрать, где мы. Темно, пустынно. Страшно. Минут через сорок Сашка просигналил у высоких ворот, те открылись почти сразу. Дом или здание, черной громадой нависавшее над нами, пугало, Саша вышел, хлопнув дверью, распахнул мою.

Глянул, точно ножом полоснул, и отвернулся, предлагая выйти.

— Если вы меня хотите убить, я бы предпочла место поживописнее.

Не ответил, зато другой голос, знакомый, вкрадчивый, произнес:

— Вот уж никогда об этом не мечтал.

Я обернулась, задохнувшись; Руслан прикурил, осветив лицо пламенем зажигалки, и продолжил:

— Ну, привет, Заяц.

Облегчение навалилось, отдавая слабостью в коленях, и чтобы удержаться, я за него схватилась, утыкаясь в мужскую грудь — надёжную, широкую. А он провел ладонью по волосам:

— Не бойся, Заяц, все будет хорошо.



У Зайки глаза такие огромные, широко распахнутые, в сумерках кажутся совсем чёрными. И смотрит на меня так, словно не верит. А потом шагнул вперёд, в грудь мою уткнулась, вхлипнула.

— Реветь только не вздумай, — испугался я.

Я, в принципе, ничего не боялся, но вот женские слезы… С детства помню, как плакала молча мать, так, чтобы я не видел, а я знал все, и вымораживало то, что помочь ничем не могу, тощий, долговязый и совершенно бесполезный мальчишка.

— Не буду, — различил по голосу, что улыбается. — Так странно все. Ты всегда был такой страшный, ну, не в смысле что внешне, просто огромный и молчал всегда, а теперь обнимаю тебя смело и не страшно ничего. Хорошо…

У меня горло спазмом перехватило. Вот сели бы реветь вместе — замечательная картина. Сашка был бы в восторге.

— Теперь все хорошо будет, — приободрил неуклюже я. И по спине даже похлопал, словно верного товарища, придурок.

Зай от меня отстранилась, снова в глаза заглянула. Со стороны тянет сигаретным дымом — Сашка курить отошёл, и мне тоже курить дико хочется, терплю, не время. Сейчас время важных слов, кто бы ещё мне их подсказал.

— Там Ясмин. Я не могу её там оставить.

Маленькая девочка. Дочка Зай и того ублюдка, при мысли об этом выворачивает нутро. Но она права — оставить её там никак нельзя. И забрать тоже.

— Ты же понимаешь, — осторожно подбираю слова я, — что если сбежишь ты, это будет небольшой скандальчик. Жены, бывает, уходят от мужей. Но если мы украдем единственную внучку Бикбаева, и плевать, что он ею особо не интересуется…скандал будет ужасным. Давить будут и на твоего брата, и на нас. А Таир…он слишком много Бикбаеву должен.

Мы отходим от машины. Идём, под ногами асфальт, в серых пятнах заплаток. Тихо и темно. Я все же закуриваю.

— И что тогда делать?

Зай берет меня за руку. Её ладошка совсем крохотная по сравнению со мной, что не мудрено — во мне почти два метра роста, а в Зай чуть больше полутора.

— Тогда ты вернёшься, — заключаю я, и это мне ужасно не нравится. — Всё придётся переиграть. И быть гораздо хитрее. А тебе придётся быть сильнее, Зай. И пей лекарства, Сашка их подменит. И жри, ради бога, как ты воевать собралась, если тебя от ветра шатает? И мясо жри, и что там ещё полезного жрут…брокколи.