Гуннхильд, северная невеста - Елизавета Дворецкая

Шум впереди стих. Боясь упустить ведьму, он сделал шаг вперед – и вдруг увидел ее гораздо ближе, чем ожидал. В своем молодом облике, она выскочила из-за кустов на пригорке, всего шагах в пяти от Харальда, но выше по склону – и с криком, раскинув руки, бросилась на него, пытаясь схватить! Завидев блеск стали в его руке, ведьма взвизгнула, хотела уклониться, упала и покатилась вниз по каменистому склону, но Харальд бросился за ней, в прыжке настиг и мигом завернул ей на голову полу ее плаща. Всякий ведь знает, что для обезвреживания ведьмы первым делом надо лишить ее возможности видеть и говорить – для этого обычно надевают на голову кожаный мешок. Мешка у него не было, и он, придавив трепыхавшуюся ведьму к земле, закутал ее в плащ, прижал коленом, не давая двинуться, и ловко обмотал ее своим поясом, притиснув руки к бокам. Ведьма что-то вопила из-под плаща, но, к счастью, сквозь шерсть на подкладке не доносилось ни одного ясного слова и все ее заклятья были бессильны. Тем не менее Харальд на всякий случай ударил ее по затылку, чтобы оглушить. Ведьма затихла, крики прекратились, она больше не шевелилась.

Стараясь отдышаться, Харальд прикинул, что теперь делать. Экая наглость – творить волшбу возле священного камня, а потом напасть на сына конунга! Она заслуживает того, чтобы ее немедленно утопить в море. Но тогда вместе с ней придется утопить и пояс с серебряной пряжкой и хвостовиком. Но если развязать, она, пожалуй, выплывет, а пояса Харальду было жаль. Да и не годится ему самому судить кого бы то ни было, когда конунг находится дома.

Вздохнув – навязалась, тварь поганая, на голову, будто других забот нет! – Харальд поднял неподвижную пленницу, перекинул через плечо и пошел к усадьбе Эбергорд. Пусть конунг сам ее судит.

* * *

Гуннхильд пришла в себя от того, что на нее обрушился поток холодной воды. Еще бессознательно она принялась отфыркиваться, мотать головой, кашлять. В затемненном сознании мелькнула мысль – она тонет! Гуннхильд забилась, не понимая, почему так трудно шевелиться, почему она не может поднять руки. Но осознала только, что лежит на чем-то твердом и холодном. По крайней мере, она не в воде. Однако, открыв глаза, она почти ничего не увидела сквозь мокрые волосы, совершенно залепившие лицо. Она попыталась вытереть лицо о плечо, захлопала ресницами… Перед глазами появились чьи-то ноги – большие мужские башмаки, со сбитой на сторону пяткой, мокрые снизу. Выше были грязные обмотки и штанины из серого сукна. Рядом стояло деревянное ведро – видимо, из него ее и окатили. Вокруг было светло – значит, она где-то под открытым небом. Ну, разумеется: вокруг было холодно, и наполовину мокрая Гуннхильд уже начала дрожать.

Когда она подняла голову, рядом кто-то взвизгнул, и почти одновременно мужской голос крикнул:

– Нет, Стюр, погоди! Так мы ничего не узнаем!

В это время взгляд Гуннхильд дошел до дубины, которую держал обладатель мокрых башмаков и серых штанов, недвусмысленно собираясь обрушить сие оружие ей на голову. Невольно втянув голову в плечи, Гуннхильд попыталась прикрыться руками и обнаружила, что руки ее крепко связаны спереди. Голова отчаянно болела, она ничего не помнила – совсем ничего, что могло бы произойти в последнее время. Как она сюда попала, что происходит? Ее что, похитили? Кто? Как? Полная недоумения и ужаса, она огляделась сквозь спутанные мокрые волосы. Она лежала на земле, похоже, во дворе какой-то усадьбы: вокруг виднелись стены построек из вкопанных стоймя широких толстых досок, а вокруг стояли люди, десяток или больше.

– Смотрите, очнулась! – заговорили над ее головой.

– Ой, смотрит!

– И-ингер, о-о-тойди!

– А вроде сейчас она в виде девушки?

– Да, глядите, совсем молоденькая!

– Вот пусть так и остается, мне нравится! – со смехом сказала кто-то. – А старух не надо!

Гуннхильд окинула взглядом лица – никого из этих людей она не знала.

– П-попробуй только открыть рот без разрешения, я м-мигом снесу тебе голову! – произнес рядом мужской голос.

Он звучал твердо и решительно, и ясно было, что заикание идет не от страха, а в силу природного недостатка.

Гуннхильд перевела взгляд и вздрогнула. Перед ней стоял молодой мужчина огромного, как ей показалось, роста, со светлыми волосами, белесыми бровями и рыжевато-золотистой бородкой. Голубые глаза смотрели на нее с гневом, лицо дышало суровой непримиримостью.

Именно этот человек вдруг вырос перед ней на тропе через рощу, за какие-то мгновения до того, как она потеряла сознание! И почти одновременно Гуннхильд вспомнила и все остальное. Они с бабушкой Асфрид попросили Кнута проводить их к священному камню Фрейи; они побывали возле камня и уже возвращались, но на полпути бабушка обнаружила, что обронила маленький нож с цепочки под нагрудной застежкой. Гуннхильд побежала назад, надеясь найти его, пока бабушка отдыхала на поваленном дереве. Асфрид еще сказала, что, если нож найдется внутри круга белых камней, его следует оставить там – значит, Фрейя пожелала взять.

Но вернуться к Серой Свинье Гуннхильд не сумела. Она поскользнулась на крутой мокрой тропе и почти упала с пригорка, и в это время перед ней внезапно вырос незнакомый мужчина с гневно блестящими голубыми глазами. Она успела лишь подумать, что, может быть, он поймает ее и не даст упасть, а он вместо этого ударил ее по голове!

Что было дальше, она не знала. И вот он принес ее куда-то, надо думать, к себе домой. А как же бабушка Асфрид? Кнут и его спутники? Они ведь не знают, куда она девалась, наверное, ищут в роще возле камня, зовут… Да, но сколько прошло времени? Гуннхильд глянула на небо, но оно было сплошь затянуто серыми низкими тучами, и она не поняла, далеко ли до ночи. Правда, темнеть пока не начало… Если, конечно, еще продолжается тот же самый день.

– Что ты делала возле С-серой Свиньи? – допрашивал тем временем обладатель сердитых голубых глаз. – Кто ты такая? Откуда ты взялась? Ты – ведьма?

– Н-нет, – хрипло отозвалась Гуннхильд и попыталась покачать головой, но было так больно, что она запнулась и поморщилась. На глазах показались слезы. – Где я? Кто вы все?

– Ха! Она нас не знает! Вы слышали что-нибудь подобное? – весело воскликнул другой мужчина.

Он был старше и мог бы приходиться первому отцом; у него были такие же голубые глаза и светлые волосы, только они были пышнее, а борода длиннее, с сединой на щеках. Худощавый, не располневший к старости, как случается с состоятельными людьми, которым редко приходится недоедать, одет он был так хорошо, что Гуннхильд посчитала его хозяином этой усадьбы.

– Г-говори правду! – Сердитый мужчина протянул к ней руку, в которой был зажат скрамасакс, вынутый из ножен, и, сунув ребро лезвия Гуннхильд под подбородок, приподнял ей голову. – Отвечай, ведьма! Зачем ты сюда пришла?

– Я не приходила… Я была у Серой Свиньи… Не знаю, зачем меня сюда принесли! – Гуннхильд попыталась стереть слезы о плечо. – Кто вы такие? Зачем ты на меня набросился?

– Эт-то я набросился? – возмутился хозяин скрамасакса. – Это ты н-набросилась на меня? Скажешь, нет? Ты прыгнула на меня с пригорка! А перед этим ты ходила вокруг камня и при каждом обходе меняла облик. Я видел своими глазами! Попробуй только сказать, что это неправда!