Гуннхильд, северная невеста - Елизавета Дворецкая

– Не очень-то мне хочется водить дружбу с наложницей… – пробормотала Гуннхильд. – Неудача заразна…

– Она теперь из семьи Горма, и ссориться с ней не стоит. Ведь как знать…

– Что? – Гуннхильд посмотрела на бабку.

– Как знать, сколько времени нам придется провести в том доме…

Ранним утром, как и было условлено, к воротам усадьбы Слиасторп подкатила повозка, где сидела старая королева Асфрид в окружении мешков и сундуков. Две служанки шли следом, двое рабов-мужчин вели в поводу еще двух лошадей. Как и в прошлый раз, Кнут, сын Горма, вышел встретить ее и помочь выйти из повозки.

– Мои люди уже готовы, – сказал он, подавляя зевок: час был ранний. – Отдохни немного, и тронемся. Хорошо, что у вас есть лошади.

– Нужно чуть подождать, – заметила Асфрид. – Моя внучка едет следом.

– Твоя внучка уже взрослая?

– О да! Это единственная дочь моего младшего сына Олава и единственная ныне девушка в нашем роду. Да вон она.

Королева Асфрид указала на дорогу позади себя. Кнут обернулся.

Хмурое зимнее солнце, проглянув меж туч, осветило каменистую дорогу, покрытую островками полурастаявшего снега. Светло-серый, почти белый конь сам казался сделанным из этого снега – или облаком, спустившимся к земле. Хвост и грива развевались, будто метель, и всадница в синем плаще и с вьющимися по ветру длинными рыжими волосами была подобна валькирии, мчащейся на битву. При свете дня она казалась еще лучше, чем в дрожащих отблесках пламени, и Кнут застыл, не в силах отвести глаз. Он снова видел свою богиню Фрейю и теперь уже знал, кто она; но и открытие, что эта девушка – обычная смертная, ничуть его не разочаровало.

У ворот она остановилась. Рабы подбежали, чтобы помочь ей сойти с седла. Кнут было двинулся, но остался на месте. Спешившись, Гуннхильд подошла к бабушке.

– Кто этот человек, ростом и всем видом так похожий на конунга? – весело обратилась она к Асфрид. – Должна ли я приветствовать его как Кнута, сына Горма, или как Харальда, сына Горма? Ведь не может быть, чтобы он был простого рода!

– Да ты же меня знаешь! – Кнут наконец пришел в себя и улыбнулся. – Неужели у женщин и впрямь такая короткая память, как говорят, и ты всего за три дня успела меня забыть?

– За три дня? – Гуннхильд вытаращила глаза в выразительном недоумении. – Я никогда тебя не видела. Может, ты сам скажешь, как мне тебя называть?

– Я уже отвечал тебе на этот вопрос.

Гуннхильд обернулась к Асфрид с выражением недоумения и легкой обиды.

– Он смеется надо мной! Кто этот человек и почему он думает, будто я его знаю?

– Это Кнут, сын Горма, сын королевы Тюры, нашей с тобой родственницы через моего деда Сигфреда-конунга, – обстоятельно пояснила Асфрид с самым достойным и невозмутимым видом. – А почему он думает, будто ты должна его знать – наверное, он так прославлен в Ютландии, что лишь невежды не поймут с первого взгляда, кто перед ними. Надеюсь, он простит девушку, которая не по своей вине осталась в неведении.

– Но ты же приезжала сюда! – воскликнул Кнут. – Приезжала ночью, на пир в честь Дня Фрейи!

– Я? – Гуннхильд вытаращила глаза. – Я приезжала? Что ты такое говоришь, Кнут-конунг? Как я могла сюда приехать в День Фрейи? Как я могла бы сама отдаться в руки враждующего с нами рода, пока не заключено даже перемирия? Я надеялась, что моей бабушке, мудрой королеве Асфрид, удастся склонить тебя к миру, но как это могла бы сделать я, молодая девушка?

– Но мне ведь это не приснилось! Ты была здесь! – Кнут оглянулся на своих людей, и те дружно закивали. – Ты приехала – правда, конь был другой, вороной, – и мы все подумали, что к нам на пир явилась сама Фрейя! Любой бы подумал… – добавил он, еще раз оглядев Гуннхильд.

Было ясно, что он хочет сказать: такую красивую девушку всякий примет за богиню.

Сейчас она казалась даже более красивой, поскольку при свете дня яснее была видна нежность белой кожи, прелесть каждой черты, яркий румянец, золотистые веснушки на чуть вздернутом носике, серо-голубые глаза, будто весеннее небо. От влажного воздуха ее волосы распушились и окружали голову и фигуру девушки, будто пламя.

– О боги… – прошептала Гуннхильд с потрясенным видом. – О Фрейя…

Изумленными глазами взглянув на Кнута, она перевела взгляд на Асфрид.

– Я поняла, в чем дело! – Королева Асфрид кивнула. – Боги благосклонны к тебе, Кнут-конунг. В свой праздник Фрейя и правда спустилась с небес, желая повидаться с тобой, но, чтобы не ослепить смертных истинным видом своей красоты, она приняла облик моей внучки. И мы от всего нашего рода горячо благодарим богиню за эту честь! – Асфрид подняла ладони к небу, потом поклонилась. – Да славится вечно Невеста Ванов! А мы ежегодно будем приносить Всаднице Кошек особые жертвы в этот день в благодарность за ее великую милость и завещаем делать это всем потомкам!

Гуннхильд, будто от волнения, спрятала лицо на плече у бабушки. А Кнут, глядя на нее, все шире расплывался в улыбке. Всякому лестно, если для свидания с ним сама богиня спустится из небесных палат! И вдвойне приятно, если она для этого изберет облик такой красивой девушки.

Но не меньше радовало и то, что сама девушка не уехала в Асгард, а осталась на земле.

– Я рад, что Фрейя удостоила меня вниманием, и тоже буду приносить ей особые жертвы в этот день! – сказал Кнут. – Но не менее я рад и тому, что ты, госпожа Гуннхильд, живешь здесь, и благодаря богине я даже сумел повидать тебя раньше, чем ты меня. С удовольствием буду сопровождать тебя и твою бабушку к моему отцу и матери. Следует думать, богиня вмешалась, чтобы помочь нашим родам преодолеть вражду.

– Ну а если боги этого желают, они укажут и средство, – согласно кивнула Асфрид.

Гуннхильд наконец подняла лицо, повеселевшими глазами взглянула на Кнута и улыбнулась.

* * *

Обратный путь пролегал по местам, где дружина Кнута не так давно уже проходила. На сей раз северяне держались мирно, однако жители прятались, и не раз приходилось ночевать в пустых, брошенных хозяевами усадьбах. Спали прямо на полу, подстелив солому и укрывшись плащами; королеве Асфрид и ее внучке всегда доставалось место на лежанке, в тепле очага. На них смотрели с большим любопытством, не зная, считать ли женщин Инглингов пленницами. По стране расползались смутные слухи о встрече молодого конунга с самой Фрейей; в тот час его люди были слишком пьяны, чтобы толком понять, что к чему, поэтому повествование украшалось множеством удивительных подробностей. Уже рассказывали, будто Кнут был пленен красотой Олавовой дочери и посватался к ней, а потому и отказался дальше воевать с властителем Южной Ютландии. Почтительное и любезное обращение Кнута с бабушкой и внучкой вполне эти слухи подтверждало.

Он и впрямь был явно увлечен Гуннхильд. Ей тоже нравилось его общество, и она уже не сомневалась, что сама Фрейя внушила ей мысль познакомиться с ним. Кнут был хороший человек: прямой, открытый, великодушный, дружелюбный, он ни в ком не хотел видеть врага и всегда готов был пойти на примирение. К тому же он был всегда весел, почти непрерывно что-то пел, рассказывал забавные истории, охотно принимал участие в вечерних играх и забавах – правда, недолгих, поскольку за время дневного перехода люди уставали. С каждым днем он все больше нравился Гуннхильд. Почему отец раньше не подумал, как можно уладить отношения с Гормом, когда у одного есть взрослая дочь, а у другого – двое взрослых сыновей? Путем брака между ними можно смягчить вражду. Горма не будут так уж задевать богатые доходы хозяев Хейдабьора, если со временем все это достанется его собственным внукам.