Град Камен. Путешествие в Китеж - Николай Морохин

Имя писателя из Нижнего Новгороде Николая Кочина, пожалуй, уже подзабыто. Он был молодым человеком «от сохи», из маленькой, наполовину мордовской деревни на юге губернии. В 20-х годах как крестьянский сын поступил в университет, учительствовал. И вскоре написал роман «Девки», разумеется, про «сложные процессы», происходившие в современном ему селе. Эту книгу критика встретила тогда одобрительно и определила ей место где-то не особенно далеко от «Тихого Дона». Нет, я не к тому, что время все расставляет на свои места. Иногда оно этого не делает, и мы забывает и теряем в прошлом что-то очень важное… Так вот, подзабытого писателя я вспомнил в связи с его другой повестью – «Нижегородский откос». Там можно найти фигуру преподавателя литературы Мошкаровича. Имя – Василий Леонидович – совпадает. Главный герой книги Семен Пахарев (говорящая фамилия – прямо как в пьесах Сумарокова!), поступив в университет, слушал его лекции. Но они казались ему слишком «научными», оторванными от жизни. Цитирую: Мошкарович, «уже будучи тридцатилетним, заявил о себе интересными исследованиями о Гоголе и Достоевском. Одевался он изящно и никогда не позволял себе входить в аудиторию в шубе и в шапке, как другие. Произносил свои изысканные речи с чуть-чуть аристократической надменностью, избегая низких слов и просторечных выражений. Читал он очень содержательно и очень интересно». Однако профессор был объектом насмешек студентов. Один из них произносит издевательскую тираду: «Многоуважаемый Василий Леонидович! Не находите ли вы, что необыкновенное новаторство в современной поэзии далеко оставило за собой простенькие и общедоступные глагольные рифмы Пушкина и его примитивные ямбы». Изображен в повести Мошкарович без малейшей симпатии. Ничего не поделать: на всех угодить трудно. Комарович действительно сложился как настоящий академический ученый, который не делал, вероятно, скидки на запросы аудитории и хотел, что слушатели тянулись к его уровню.

В 1922 году Комарович уехал в Петроград. Он вернулся в столичный университет, а еще преподавал в Институте истории искусств. Затем ушел исключительно в научную работу. Большинство трудов Комаровича – о классиках русской литературы XIX века. Надо признать честно: эти работы сейчас не вспоминают – исследователей, писавших о Пушкине и Достоевском, в ХХ веке были тысячи. Еще Комарович участвовал в составлении картотеки Древнерусского словаря в Институте языка и мышления АН СССР, с 1934 года сотрудничал с отделом древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР. И все эти годы занимался поиском источников, связанных с Китежской легендой, обстоятельно изучил ее различные варианты и историю возникновения – благо возможности столичных библиотек и архивов это позволяли тогда делать. В 1936 году В.Л. Комарович защитил по этой теме докторскую диссертацию, которую в том же году издал в виде монографии «Китежская легенда. Опыт изучения местных легенд». Это было действительно первое исследование, написанное на самом широком круге материала: исторического, фольклорного, этнографического… Она ответила на многие связанные с легендой вопросы, позволила датировать время ее оформления, послужила фундаментом для дальнейшего исследования. И к сожалению, стала последней большой законченной работой ученого: он умер во время блокады Ленинграда 17 февраля 1942 года.

Его книгу никак нельзя назвать легким чтением. Не каждому хватит терпения разобраться в доводах, которые Комарович приводит в своей монографии: мало кому из нас знакомы источники, с которыми он работал, упомянутые исторические персоналии.

В нижегородской фольклористике дело хорошего тона – сказать: «еще Комарович писал», «по мнению Комаровича». Но на самом деле большинство исследователей его монографию даже не открывали. Или подержали в руках, полистали, но до штудирования дела так и не дошло. А идеи этой книги… Да они как-то на слуху.

Комарович опубликовал один из списков, скрупулезно пометив, где и в чем от него отличаются другие списки. Разница оказалась совсем небольшой – переписчики старались воспроизвести то, что они видели, не вмешиваясь в текст, не правя его, разве что теряя или искажая какие-то слова иногда. Ученый описал внешний вид рукописей. Толстая голубовато-серая бумага. К счастью, в прошлом на листах ставили водяные знаки с местом и годом выпуска. Так вот, самая ранняя из прочитанных дат – 1781 год и самая поздняя – 1807-й, замечен был и оттиск головы медведя – с герба Ярославля.

Ученый нашел тексты-первоисточники, из которых складывался «Китежский летописец», и сумел назвать время его появления. Он отнес истоки рукописи не к XIII, а лишь к XVI веку. В ту пору, как он утверждает, в городецкой Иониной пустыни был переработан летописный отрывок под 1164 годом о том, как строился этот монастырь Андреем Боголюбским. В новом варианте этот князь был заменен Георгием Всеволодовичем. Городчане симпатизировали Василию Шуйскому, который стал царем, и в 1609–1613 годах сложилась новая редакция отрывка: владимиро-суздальский Георгий Всеволодович там назывался родоначальником Шуйских. Это было неправдой. Но «возвышающий обман» явно доставлял удовольствие читателям. К одной легенде присоединилась другая – о Светлоярском озере, под которым, как считал Комарович, имели в виду озеро Святое – оно находится в самом Городце. Так родился «Летописец об убиении Георгия Всеволодовича». Другими источниками «Летописца» стали созданные в Заузольском Спасо-Раевском монастыре между 1702 и 1713 годами «Послание к отцу от сына из оного сокровенного монастыря, дабы о нем сокрушения не имели и в мертвы не вменяли скрывавшегося из мира» и «Повесть о сокровенном монастыре». В них содержалось глухое воспоминание о татарском набеге в 1408 году на Заузолье. Этим словом в окрестностях Нижнего Новгорода называют земли, которые лежат к северо-западу от впадающий в Волгу Узолы. Между прочим, в первых вариантах романа «В лесах» своих героев Павел Мельников называл именно заузольцами.

Тема набега соединилась с апокрифом о «земном рае». А в 80 – 90-х годах XVIII столетия заузольская «Повесть» и городецкий «Летописец о убиении» сложились в «Китежский летописец». Его составили старообрядцы, относящиеся к секте бегунов в окрестностях Ярославля – в селе Сопелки.

Вот так, собственно, и завершилось строительство «сокровенного града».

Ну а моя скромная задача состояла в том, чтобы сказать об этом осторожно. Еще не хватало вдаваться в подробности. Требовалась мера. Моя книга должна читаться легко. Она – для тех, кому нужны выводы. А специалист все равно обратится к первоисточнику. Или сделает вид, что к нему обратился?

* * *

Не простое это озеро, нет, не простое!..

Под водой его, на глубине неизмеримой, город сказочный стоит. А в город тот ход имеется. В прежние времена жил в нашей деревне старый человек по имени Герасим. Так вот он давным-давно, когда мы еще девчонками были, рассказывал, что в город тот в горе ход есть. Гора-то, мол, раздвигается, и можно идти по нему хоть пешему, хоть конному. Да что там конному, на груженых подводах в город проедешь!

Он, Герасим-то, говаривал, что сидел как-то раз утром на низком берегу Светлояра, напротив гор, да посматривал на ту сторону, где горы-то. И вот видит: к горам лошадей много-много, целый обоз держит путь. Каждая повозка доверху груженная мешками с зерном да свечами. Мешков-то много, а уж свечей – и того более… И кони только белые…