Верю, надеюсь, люблю... - Дарси Блейк

Брайент казался чем-то недовольным, и Лу инстинктивно почувствовала, что это было прощальное слово «киска». Слова Аллана ее тоже немного покоробили, и она поняла, что они звучат слишком фамильярно для столь недолгого знакомства. Бедненький Аллан! Он и сделал-то это только для того, чтобы немножко утвердиться в глазах Брайента. Лу прекрасно понимала это ощущение собственной неполноценности перед лицом настоящего сельского жителя, землевладельца, уверенно стоящего на ногах. Ну, неважно, вечер должен быть чудесным!

Лу была по-прежнему полна этого дивного нетерпения, когда несколько часов спустя стояла перед зеркалом в маленькой гостиничной спальне. Стивен Брайент угостил всех роскошным обедом, а потом они поднялись наверх переодеться и, приняв горячую ванну, Лу почувствовала себя отдохнувшей и готовой ко всему.

Она поворачивалась, самокритично разглядывая свое отражение в зеркале. Она сшила платье самого простого фасона: пышная юбка, присборенная на талии, самый обыкновенный безрукавный лиф, квадратная горловина, отделанная белым кружевом-ришелье, сквозь которое была продернута узенькая бархотка. Эту отделку она позаимствовала из коробки для рукоделья, принадлежавшей Марни. Кроме того, Лу надела черный лакированный пояс, который подчеркнул ее узенькую талию. И как хорошо, что она купила эти дешевенькие босоножки в уличной лавочке в Коломбо, когда плыла в Австралию. Они только чуть выглядывали из-под пышной длинной юбки, и их высокие каблуки и узенькие ремешки казались довольно изящными и вполне подходящими к моменту. Лу в последний раз одернула юбку. Она готова!

Пенелопа и Дженни переодевались в комнате чуть дальше по коридору. Они предложили ей присоединиться к ним, чтобы вместе спуститься вниз. Лу постучала и вошла. Она не сдержала восхищенного вздоха при виде воздушного белого платья Пенелопы. И Дженни тоже была такой загорелой и живой в облегающем прямом длинном бледно-золотом платье. Лу знала, что ее собственный наряд выглядит бедным и незамысловатым: свеженакрахмаленный хлопчатобумажный материал в клеточку, простая белая с черным отделка — такое платье могла бы надеть школьница на свои самые первые танцы. Ну и что! — с вызовом подбодрила она себя. Это и правда твои первые танцы, а платье — единственное, что можно было придумать на основе тех отвратительных материй в «сельском» складе Брайента! Чуть огорчившись, она последовала за остальными вниз.

То, что произошло потом, показалось Лу сном — дивным, чудным сном, память о котором она будет хранить всю жизнь. Какие бы удары ни предназначала ей в дальнейшем судьба, куда бы она ни отправилась, что бы с ней ни случилось, у нее останутся эти незабываемые часы, незамутненную радость которых она сможет переживать вновь и вновь.

Если она не уносилась в вихре вальса с Алланом и не танцевала квикстеп с одним из его друзей, то пила сидр у бара, который занимал всю стену бального зала, или кружилась среди толпы молодежи, вышедшей «проветриться» на веранду. Банту удалось один раз заполучить ее, чтобы протанцевать «Поля Джонса», а с Энди она танцевала «Сейент Бернард» — народный танец. Но большую часть вечера она провела с Алланом. Он был прекрасным кавалером: забавным, остроумным, внимательным — и оберегал ее почти по-братски. Лу почувствовала, что боль и обиды последних месяцев уносит куда-то далеко в вихре этой радости, к которой она совсем не привыкла.

Наконец капельмейстер объявил последний танец, и когда рука Аллана снова потянулась, к ней, за его спиной прозвучал голос, которому нельзя было возражать:

— Кажется, этот танец мой, Йетс.

Ее взяли под локоть и повели к группе танцующих — и она оказалась в объятиях Стивена Брайента. Все это произошло так быстро и ловко, что она даже не успела ничего сказать. Сейчас, когда она подняла голову и увидела его подбородок прямо у себя над головой, он улыбнулся ей чуть насмешливо.

— Не разговаривайте, — скомандовал он немного грубовато и притянул ее поближе, нестерпимо красивый в своем белом смокинге. Лу полностью отдалась танцу. Это была вершина блаженства. Ничего из того, что происходило раньше, не могло сравниться с этим чувством. Теперь она поняла, что до сей минуты вечеру чего-то не хватало.

Он танцевал прекрасно: умело, властно, как и все, что он делал. Вместе они составляли единое целое, движения Лу сочетались с его, и они кружились, покачивались, скользили. Когда музыка смолкла, она все еще тихо напевала последнюю мелодию, все еще мечтательно думала о невыразимом блаженстве находиться в его объятиях… Неожиданно чей-то грубый низкий голос разбил вдребезги ее иллюзию.

— Эй, привет, Стив! — окликнул его неотесанный коренастый мужчина, шутливо пихая огромный кулак ему под ребро. — Танцуешь по-прежнему неплохо! Похоже, что не слишком-то и скучаешь по своей крале из Сиднея, а?

Лу увидела, что несмотря на загар, он побледнел. Его губы сжались в тонкую полоску, подбородок выдвинулся вперед.

— Найдем остальных и будем возвращаться, — сказал он яростно, поворачиваясь к двери.

Лу мало что запомнила на обратном пути. Свернувшись под пледом на переднем сиденье, она пыталась вздремнуть, но жестокий холод и щемящая боль где-то в самом сердце не давали ей заснуть, хотя она даже не открыла глаза, чтобы посмотреть, кто именно — Эндрю или Бант — открывал ворота.

Она должна бы чувствовать себя счастливой, укоряла она себя. Вечер был чудесным, и Аллан оказался добрым, веселым другом. Он хотел снова с ней встретиться, и, прощаясь, обещал, что они скоро увидятся. Дженни тоже была очень дружелюбна и приглашала ее приехать погостить. Когда Пенелопа вернется к себе домой, Дженни останется совершенно одна, и будет так приятно, если можно время от времени поболтать с ней о том, что обычно занимает девушек их возраста. Почему же Луиза чувствовала себя так, будто ее заледеневшее сердце медленно просыпается для какой-то сверлящей боли?..

Ответ Лу узнала только на следующий день.

Казалось, не успела Лу положить голову на подушку, как уже рассвело. Но было так приятно полежать немного, перебирая в уме волнующие события вчерашнего вечера! По воскресеньям завтрак всегда был немного позже, и к тому времени, как она явилась на кухню, у Джима уже пылали куб и плита, и он наполнял кипятком заварочный чайник для первой утренней чашечки, которую они всегда с удовольствием выпивали вместе.

— Привет, Лу. Ну, как сегодня поживает наша танцорка? По крайней мере, под глазами у тебя мешков нет. Ну, хорошо повеселилась?

— Конечно, Джим, — с энтузиазмом ответила она. — Все было просто великолепно, и я никогда не видела таких прекрасных созданий, как эти маленькие лошадки. А какие они умницы! Знают, куда скакать, а уклоняются и поворачиваются так быстро, как будто тоже играют — даже больше, чем всадники. Когда матч кончался, и игроки были мокрые от пота, эти пони для поло, кажется, хотели играть дальше и совсем не желали уходить с поля. А как прошел твой день, Джим?

— О’кей, знаешь. Мы с Блю чинили изгороди у источника Динго, где эти бычки вечно вырывались. Потом пришла почта. Я дал Фреду холодного мяса и пирожки с джемом, как ты сказала. Он все подмел. Говорит, младенец Питерсов еще не поправился, и тот черный с палевым щенок из Форуэйз так и не нашелся.