Правило 69 для толстой чайки - Дарья Варденбург

– Круче иди! – крикнула она мне. – Круче к ветру, не вались так!

Я подобрал грот и пошел круче. Тоха ободряюще кивнула. Мы с ней догоняли Тимура. Митрофан с Репой ушли вперед.

– Нечестно! – заорал Тимур им вслед. – У вас лодка быстрее!

– Почему это? – оглянувшись, весело заорал в ответ Репа.

– Парусов больше! – крикнул Тимур.

– Ну, так и весим мы больше! – крикнул Репа.

Тимур не нашелся что ответить, и даже по его спине было видно, как он злится.

– За ходом следи! – крикнул ему Репа. – Куда так режешься!

Еще бы немного – и Тимур встал бы в левентик, против ветра, и совсем остановился бы. Он посмотрел на парус, увалился и стал снова постепенно разгоняться. В этот момент мы с Тохой его догнали. Тимур в ярости лягнул свой борт ногой, что было совершенно лишнее, – его «оптимист» вздрогнул и потерял немного хода.

– Огибаем знак! – крикнул Репа и вытянул руку влево. – Правым бортом!

Слева на воде качался кусок пенопласта. Рыбаки так отмечают свои сети, я это знал.

– Там же сеть! – заорал возмущенно Тимур.

– Да! – с довольной улыбкой подтвердил Репа. – Поэтому обходить надо на безопасном расстоянии!

– На каком?! – взвизгнул Тимур. Если он и дальше будет так орать, сорвет себе голос.

Репа нахмурил брови и покрутил пальцем у лба – видимо, это означало, что пошевелить мозгами и рассчитать безопасное расстояние каждый должен сам.

Я огибал этот «буй» последний и видел, как это делали другие до меня. Митрофан провел «семидесятку» слишком далеко, хотя Репа ему кричал, что идти надо ближе. Тоха – она к тому времени уже обогнала Тимура – оставила между своим бортом и «буем» примерно метр. Тимур подошел к опасному куску пенопласта слишком близко, но в последний момент испугался и отвернул, описав такую же осторожную дугу, как Митрофан. Я решил пройти немного ближе, чем Тоха, – я был уверен, что это безопасно и что у меня все получится.

Получилось не совсем. Не знаю как, но меня вынесло прямо на этот пористый и заплесневелый, как старый сыр, кусок пенопласта. Я еле успел изобразить что-то вроде огибания, а проклятый пенопласт поплыл за мной как живой! Я не сразу понял, что зацепил швертом веревку, которая тянулась под водой от пенопласта к сети.

– Шверт поднимай! – крикнула мне Тоха. Она снова вернулась и крутилась рядом со мной.

Я в панике дернулся, поднял шверт, и веревка соскользнула. Пенопласт отстал и, словно разочарованный, вернулся на свое обычное место.

– Ура! – крикнула Тоха. – Погнали!

Первой до камышей добралась Тоха. Следом шли Митрофан и Репа.

– Финиш! – крикнул Репа, когда между Тохой и камышами было метра три. – Поворачивай!

Тоха повернула, и, когда она проходила мимо «семидесятки», Репа показал ей большой палец – отлично.

Все мы один за другим, не доходя до камышей, развернулись. Я был последним, но, честное слово, не особо расстроился – я был рад, что именно Тоха обошла всех.

– Беккер в заднице! – крикнул Тимур.

– Правило 69! – тут же последовал ответ Репы. Они с Митрофаном догнали Тимура.

– Чего? – скривился Тимур.

– Учи гоночные правила, чего-чего, – ответил Репа. – Неспортивное поведение.

«Семидесятка» обошла Тимура, и Репа крикнул:

– А теперь кто быстрей до клуба!

– Нечестно! – тут же взвизгнул Тимур. – Беккер первый!

Я действительно оказался первым – мы же пошли теперь в обратную сторону.

– Догоняй! – рассмеялся Репа.

– Ничего у вас не выйдет! – просипел Тимур.

Он все-таки сорвал себе голос на тренировке и теперь отчаянно сипел и скрипел. Он зачем-то задержался в тот день в яхт-клубе и увидел, как мы с Тохой на дальнем конце пирса дерем глотки. И догадался, что все это ради моего «лечения». Тоха пыталась добиться от меня внятных слогов и требовала, чтобы я кричал «да-да» и «на-на».

– Ба-ба, – просипел Тимур. – Жа-ба.

– Иди отсюда, – холодно сказала ему Тоха.

Тимур пожал плечами, подобрал камень и, размахнувшись, запустил его в сидящую на воде чайку. Чайка вовремя взлетела, камень плюхнулся в воду, подняв брызги. Тимур развернулся и пошел прочь по пирсу.

На тренировке первой до клуба опять добралась Тоха. Тимур был вторым, и это немного его утешило. Но, видно, только немного. Митрофан с Репой пришли третьими, ну а я снова последним. Если верить словам Репы, у меня впереди блестящее будущее, потому что сейчас я полный лузер.

– Смотри, – сказала Тоха, вытаскивая из рюкзака картонную папку.

В папке лежал рисунок – водохранилище, над ним туман, над далеким берегом розовеет небо. Рассвет.

– Решила нарисовать, иначе никто не поверит, что я это видела, – сказала Тоха. – Это в четыре утра.

Я словно ощутил холод и прозрачность воздуха. Мы когда-то рыбачили с дедом на рассвете, поэтому я помню, как это бывает. Помню эти краски, каких не увидишь в другое время суток – только перед восходом, когда солнце готовится шагнуть на небо. Я пригляделся: рисунок был карандашный. Как она сумела нарисовать такое обычными цветными карандашами?

– Если бы у меня был фотоаппарат или айфон, как у Митрофана, я бы, может, не заморачивалась с карандашами, – сказала Тоха, вынимая из рюкзака трубку и табак. – Иногда хорошо, когда у тебя чего-то нет и тебе приходится искать способы это исправить.

Я все еще смотрел на ее рисунок и думал вот о чем: раз она видела рассвет над водохранилищем, значит, ночевала в ангаре.

– Вот ты, например, – продолжала Тоха, набивая трубку. – Тебе трудно говорить, но благодаря этому ты можешь…

Она замолчала, прикурила и начала пускать носом дым.

– Можешь изобрести машину, которая будет говорить за тебя, повинуясь импульсам твоего мозга, – продолжила она. – Или придумаешь способ разговаривать музыкой, играя на гитаре или на пианино. Ноты будут заменять слоги. Что скажешь?

Я хмыкнул.

– Попробуй что-нибудь мне пропеть.

Она зажала трубку в зубах, ухватила меня за плечи и уставилась в глаза, и ее взгляд подпрыгивал от нетерпения.

– Давай! Я слушаю.

Я попытался вывернуться из ее рук, но она крепко меня держала. Ее дым шел мне прямо в нос.

– Мммм, – замычал я с закрытым ртом какую-то мелодию.

– О нет, – нахмурилась Тоха.

– Мммм, – продолжал я.

– Что ты говоришь! – воскликнула Тоха, прижав ладони к щекам. – Неужели?!