Кляча в белых тапочках - Елена Логунова

– Повезло вам, – заметила я. – Мой просыпается от малейшего шороха! Ему уже год, а по ночам все еще спит плохо, то животик беспокоит, то зубки болят, то водички попить хочет… Опять же, у вас девочка, ее можно в памперсах держать хоть день и ночь, а мальчикам, говорят, это вредно. Сколько я маялась с марлевыми подгузниками!

– Смотря какие памперсы, – заметила Настя.

Некоторое время, забыв о цели моего визита, мы увлеченно обсуждали достоинства подгузников разных марок. Потом я вдруг вспомнила, что привело меня к Насте и, невежливо перебив женщину, клеймящую позором коварно протекающие одноразовые штанишки, спросила:

– Настя, скажите, пожалуйста, а вам не вернули ту фотографию, которая позавчера была у Гены? Ну, то семейное фото со дня рождения Капитолины Митрофановны в семьдесят каком-то году?

– В семьдесят седьмом, – кивнула Настя. – Мне тогда только годик исполнился… Нет, к сожалению, не вернули! Я специально спрашивала, хоть и неудобно было – человек умер, трагически погиб, а меня заботит такая ерунда, как пропавшая фотография…

Она вздохнула, поправила выбившийся из высокой прически русый локон и проникновенно посмотрела на меня большими голубыми глазами. Я невольно залюбовалась ею: без преувеличения, Настя была настоящей красавицей. Большие прозрачные глаза цвета дымчатого голубого топаза, четко очерченные брови вразлет, аккуратный прямой нос, скуластое лицо, густые волнистые волосы.

– Погодите-ка, на снимке ведь был рыжий малыш! – вспомнила я вдруг. – Генка указал мне на него, то есть на нее, сказал, это, мол, моя соседка… А вы-то не рыжая, вы русая!

– Рыжая, рыжая, – отчего-то шепотом уверила меня Настя, оглянувшись на плотно запертую дверь. – Я нарочно крашусь, чтобы Маришка не видела, что у меня волосы цвета морковки!

– Зачем? – удивилась я. – Такие кудри, как ваши, да еще огненного цвета! Это же так эффектно!

– Да, а вы представляете, как она меня дразнить начнет? – скривилась Настя. – Она будет кричать мне: «Рыжая-бесстыжая!»

Подивившись тому, какие странные отношения у мамы со старшей дочерью, я заглянула в колыбельку:

– А у Катеньки волосики какого цвета?

– Рыженькие, – ласково сказала Настя. – Головушка – как апельсинчик! Солнышко мое…

– А Катю Марина не дразнит?

– Попробовала бы она! – возмутилась Настя, разом утратив всю свою кротость. – Да я бы сразу пожаловалась мужу, он бы этой паршивке быстро показал, кто в доме хозяин!

– Так почему же он вас не защитит?

Настя насупилась, шмыгнула носом.

– Он ведь и ее любит, свинку такую, говорит, она сиротка несчастная, ее в строгости держать нельзя, жалеть надо!

Наконец-то я поняла, в чем дело:

– Так Маришка вам не родная дочь? Она ваша падчерица, дочь мужа от другого брака?

– Угу, – Настя угрюмо кивнула, снова заглянула в кроватку и просветлела. – Разве не видно? Маришка-то на меня совсем не похожа! А у нас, у Спиногрызовых, в роду дочери всегда похожи на матерей, лицо в лицо, только цвет глаз может разниться.

– Кажется, вы очень похожи на свою бабушку, – согласилась я. – Те же черты лица – с поправкой на возраст, разумеется. Какие у Капитолины Митрофановны волосы, я не видела, она в платке была, наверное, сейчас уже совсем седые, а были рыжие?

– Рыжие, – улыбнулась Настя.

– И глаза у вас точь-в-точь, как у бабушки!

– Нет, глаза у меня, как у тетки Анны, – не согласилась Настя. – Это у мамы моей были бабушкины огненные очи, да еще Нине, кузине моей, такие же «смородиновые» глаза достались. А у меня голубые с дымкой, «стылая водица» – так бабуля определяла цвет глаз своего мужа, моего дедушки.

Слушая эту тираду, я достала из сумки ручку и блокнот.

– Настя, вы не могли бы рассказать мне историю вашего семейства? То, что вам известно, конечно. Понимаю, сейчас не заведено знать свою родословную, но…

Неожиданно красивое лицо Насти залил яркий румянец.

– В чем дело? Я что-то не так сказала? – спросила я, обеспокоенная явным смущением собеседницы.

Молодая женщина молча поднялась, подошла к комоду, выдвинула нижний ящик и вытащила из-под аккуратной стопки розовых махровых ползунков толстую ученическую тетрадь.

– Вот.

– Что это? – заинтересовалась я.

– Это мое хобби, – понизив голос, призналась Настя. – Я пытаюсь составить родословное древо нашей фамилии! Только, пожалуйста, никому об этом не говорите! Особенно Маришке, а то она меня засмеет!

– Никому не скажу, – уверила я ее. – Разве что поделюсь информацией с телезрителями, в сюжете, но источник называть не стану. Пожалуйста, Настя, расскажите мне, что вы знаете!

Оглянувшись на кроватку – рыжеволосая малышка Катюша по-прежнему сладко спала, – Настя мило покраснела, откашлялась и развернула свою толстую тетрадь.

И вот что я узнала.

Золотоволосая ясноглазая красавица Капитолина родилась в казачьей станице Приозерной в 1904 году, в уважаемом семействе Черемисовых, и была младшим, шестым ребенком – последыш, баловень, любимица. Батюшка Капы, Митрофан Игнатьевич, реестровый казак, на своем веку немало послужил государю императору, а выйдя на покой, завел небольшую мельницу, сколотил тугую копеечку и жил – горя не знал.

Умер Митрофан ровнехонько в семьдесят лет, в девятьсот тринадцатом, и с этого момента счастье от семьи отвернулось. Заболела и слегла мать, постепенно захирело налаженное отцовское хозяйство, старшие братья маленькой Капы разошлись кто куда. Ураганный семнадцатый год и вовсе разнес некогда дружное семейство в рваные клочья, и после смерти матери у Капитолины не осталось никого и ничего. И вековать бы бедной сироте в девках, кабы не ее редкая красота: благодаря ей нашлись женихи и для бесприданницы.

Капитолина недолго перебирала и в двадцатом году вышла за сельского учителя Антона Спиногрызова. Год спустя у Капы родился первый сын, Васенька, еще через год – Никита, в страшном для Кубани, голодном двадцать четвертом году родилась хрупкая девочка, дочка Анечка. В двадцать шестом – третий сынок, Сенечка, и уже в тридцать пятом – дочка Маня, такой же последышек, каким когда-то была в своей семье сама Капа.

Книгочей и мечтатель, Антон Спиногрызов был не слишком домовит, рачительным хозяином его назвать нельзя, но мужем он оказался хорошим, жену любил и жалел. Особого достатка в большой семье никогда не было, однако жили дружно, даже весело – до самого тридцать седьмого года, когда Антона среди ночи вынули из теплой постели и в одном белье увезли незнамо куда. С тех пор Капитолина ничего не слышала о супруге. В тридцать восьмом году ей сообщили, что он умер – а где, как?

Отгоревав, в сороковом Капитолина снова вышла замуж, но свить новое гнездо помешала война.

В Великую Отечественную погиб и второй Капин муж, и сыновья – все трое. Последний, восемнадцатилетний Сеня, подорвался на мине уже после Победы, десятого мая. С матерью остались только дочери, Анна и Мария.