Небо без звезд - Джоан Рэнделл

– Что это? – изумленно вопросил он, и только теперь, глядя под таким необычным углом, Шатин заметила то, что, судя по всему, привлекло внимание молодого человека.

В ткань рукава изнутри было что-то вшито.

«Ну и ну!» – изумилась она.

А офицер взял какой-то предмет со стоявшего рядом поддона и принялся подпарывать рубашку мертвеца.

Шатин скосила глаза, пытаясь охватить взглядом всю картину, однако не преуспела в этом. Она так и не сумела разобрать, что же именно было спрятано в рукаве.

Осторожно, чтобы не скрипнули носилки, девушка чуть-чуть повернула голову вправо так, чтобы в поле зрения попал мужчина с лохмотьями рубашки в руках. И едва сдержала рвущийся из горла вскрик.

Она его узнала.

Да и могло ли быть иначе?

Его узнал бы каждый житель Латерры: эти блестящие, чуть волнистые темные волосы; эти красивые аристократические черты; эту высокую стройную фигуру. Ошеломленная Шатин совсем забыла о спрятанном в рукаве щипаче и вспомнила о нем лишь тогда, когда хитроумное устройство с громким стуком свалилось с носилок на пол.

Дверь морга с шипением закрылась, и Марцелл наконец остался наедине с отцом. С незнакомцем, с которым он ни разу не говорил и которого едва помнил.

Руки у него дрожали. Юноша сказал себе, что человек, лежащий на этих носилках, для него ничем не отличается от других покойников. И, с трудом сглотнув, опустил взгляд.

На бесчестного предателя Жюльена д’Бонфакона.

Марцелл всмотрелся в изрезанное глубокими морщинами лицо, в потрескавшиеся синеватые губы, в пустой мертвый взгляд светло-карих глаз. И да, совершенно ничего не почувствовал.

Во всяком случае, так он внушал себе. Он должен оставаться холодным. Любые чувства только подтвердили бы подозрения, которые Марцелл и без того ощущал на себе со всех сторон.

Это вечное наказание за преступление, совершенное отцом, преследовало его с самого детства. Тот, кому не посчастливилось быть отпрыском предателя, всегда находится под подозрением. Он неотвратимо виновен в будущих преступлениях. Навеки сын своего отца.

Марцелл всю жизнь сражался с этими подозрениями, тщился доказать всем и каждому в Министерстве – да что там, на всей Латерре, – что ничуть не похож на отца и никогда не предаст свою планету, свое сословие, свою семью.

Так почему же у него сейчас дрожат руки?

«Это просто мертвое тело».

Так сказал его дед.

Д’Бонфакон-младший сжал руки в кулаки, пытаясь усилием воли унять дрожь. Глядя в открытые невидящие глаза отца, он ощутил бессильную злобу, стыд, отвращение и, прежде всего, гнев.

Этот человек покинул Марцелла, когда он был младенцем. Этот человек предпочел родительским обязанностям участие в «Авангарде» – печально известной организации мятежников и террористов. Жюльен изменил семье, мать Марцелла вскоре умерла от разбитого сердца, и тогда растить мальчика пришлось деду, который и заменил ему отца. Но главное: этот человек был в ответе за величайшую трагедию Восстания 488 года – взрыв на медном руднике, убивший шестьсот человек. Шесть сотен бедных, ни в чем не повинных людей.

Это кем же надо быть, чтобы сотворить подобное? Как можно навлечь такой позор на семью? Неужели все это сделал вот этот самый человек, лежащий теперь перед ним на носилках?

В памяти всплыло, как он в первый раз смотрел запись ареста. Марцелл так живо помнил безумие в глазах отца, когда его грузили на отправляющийся на Бастилию вояжер. Когда Жюльена д’Бонфакона уводили, на его губах пузырилась пена. Бешенство безумца. Фанатика. Террориста.

Это случилось семнадцать лет назад, и с тех пор Марцелла учили ненавидеть этого человека, презирать его и все то, за что он выступал. Но сейчас, стоя перед его истощенным, обмороженным телом, Марцелл ощутил, как в душе поднимаются совсем иные чувства.

Это же как-никак его отец.

Отец.

Человек, полюбивший его мать и взявший ее в жены. Человек одной с ним крови.

Жюльен д’Бонфакон происходил из одной из знатнейших семей Латерры. И все же вступил в «Авангард», стал террористом и убил такое множество народу.

– Зачем ты это сделал?

Марцелл и сам удивился, услышав этот вопрос из собственных уст. Глупо было спрашивать. И тем более глупо ждать ответа.

Но все доводы разума были напрасны. Марцелл знал: ему нельзя задумываться о таких вещах. Нечего и пытаться проникнуть в мысли безумца. Надо просто отвернуться и уйти отсюда, дать согласие на утилизацию тела и вернуться к своей обычной жизни. Стать новым командором Министерства.

Но Марцелл не мог заставить себя сдвинуться с места. Пока одна половина его души силилась загнать внутрь опасные вопросы, другая – болезненно любопытная и непослушная половина – медленно протянула руку и коснулась ладони отца. Рука была холодной, окоченевшей в смерти, а кончики пальцев – в шрамах: еще бы, ведь он много лет добывал циттрий на Бастилии.

Марцелл задумался, часто ли у отца кровоточили руки. Часто ли он дрожал от холода в промерзшей тюремной камере. Часто ли…

Мысли его запнулись, когда пальцы зацепили рукав голубой тюремной робы. Взгляд упал на крупные серые стежки на манжете, и Марцелл отвернул рваный рукав.

– Что это? – вслух спросил он себя, разглядывая кривые черточки и округлые петли, в которых нельзя было не узнать буквы.

Буквы?

Да быть такого не может. Теперь никто больше не использует Забытую Речь. Она была утеряна еще века назад, вскоре после прибытия на Латерру первых поселенцев. Никто не смог бы ее прочитать. Не говоря уж о том, чтобы самому что-либо написать.

«Но ты-то раньше умел писать, – сказал вдруг кто-то у него в голове. – Помнишь: „М“ – значит Марцелл?»

Марцелл поспешил загнать голос в самый дальний, темный уголок сознания, где ему самое место. Он больше не думал об этом. Прочь запретные мысли.

Пальцы снова задрожали, когда он еще дальше отвернул манжету. Вышивка уходила все выше по рукаву. Марцелл окинул взглядом заваленный телами морг, высмотрел на столике скальпель. Затем взгляд юноши метнулся в угол, из которого, он знал, за ним подглядывает невидимый глаз микрокамеры.

Ну конечно. Он никогда не бывал по-настоящему один. Медцентр Валлонэ – как и большинство зданий Министерства – находится под постоянным наблюдением. На всей планете редко найдешь место, куда можно сбежать от следящих за тобой глаз, анализирующих каждое движение.

Старательно держась спиной к микрокамере, Марцелл ухватил скальпель и принялся срезать с трупа робу. Тело отца закостенело, и, чтобы высвободить ткань, ему пришлось с силой потянуть ее.

Вывернув робу наизнанку, он разложил ее на груди покойника, заслоняя своим телом от микрокамеры.