7-е небо - Максин Паэтро

— Рон, почему бы тебе не рассказать, что произошло?

— Нечего мне говорить.

— Это твое право, — угрожающе буркнул Джейкоби. Он невысокий, зато с двумястами фунтами мышц с немалой долей жира, со сплывшимися чертами, жесткими серыми глазами, сильной проседью и со сверкающим золотым значком. Я ожидала, что Грейсон присмиреет либо проявит уважение к «плохому» полицейскому, но подросток остался невозмутимым. — Я не стану разговаривать с тобой о кокаине, дерьмо ты жалкое, — говорил Джейкоби, дыша Грейсону в лицо. — Но, как мужчина мужчине, расскажи нам о пожаре, и мы поможем тебе с обвинением в хранении. Ты меня понял? Я пытаюсь тебе помочь!

— Отвяжись от меня, толстый мудак!

Не успел Джейкоби отвесить ему подзатыльник, как в комнату буквально ворвался Винсент Грейсон, папаша Рональда, в сопровождении адвоката. Грейсон был багров от ярости.

— Ронни, ничего не говори!

— Я и не говорил, пап.

Грейсон набросился на Джейкоби:

— Вы не имеете права разговаривать с моим сыном без моего присутствия! Я законы знаю!

— Не напрягайте связки, мистер Грейсон! — зарычал Джейкоби. — Ваш идиот сынок арестован за употребление и продажу наркотиков, а я с ним об этом ни слова не говорил.

Юриста звали Сэм Фарбер, и по его визитке я поняла, что у него скромный бизнес и работает он один, занимаясь в основном завещаниями и совершением сделок с недвижимостью.

— Заявляю тебе, вам и вам, — Джейкоби показал поочередно пальцем на подростка, его отца и адвоката, — что согласен замолвить за Рональда слово в окружной прокуратуре, если он поможет нам разобраться с пожаром. Пока он меня интересует только с этой точки зрения.

— Мой клиент — добрый самаритянин. — Фарбер поставил кожаный портфель на край стола, прежде чем его открыть. — Мальчик звонил в службу «девятьсот одиннадцать» в присутствии отца. Вот и вся его причастность, больше говорить не о чем.

— Мистер Фарбер, вы же понимаете, что сообщившего о пожаре всегда проверяют как потенциального поджигателя, — сказала я. — Рональд пока не убедил нас в своей непричастности.

— Говори, Рон, — велел адвокат.

Взгляд Рона Грейсона вскользь встретился с моим и задержался на видеокамере в углу комнаты. Он пробормотал:

— Я был в машине с папой, почуял дым и сказал папе, куда ехать. Затем я увидел дым, валивший от того дома, набрал «девятьсот одиннадцать» с сотового и сообщил. Вот и все.

— Во сколько это было?

— В пол-одиннадцатого, — ответил за Рона его отец.

— Мистер Грейсон, я спрашиваю вашего сына.

— Слушайте, мой сын сидел рядом со мной в машине! Парень на заправке может подтвердить то, что видел Ронни, — они вместе протирали лобовые стекла.

— Ронни, а ты знал Малоунов? — спросила я.

— Кого?

— Людей, которые жили в том доме.

— Никогда о них не слышал.

— Ты видел, как кто-нибудь выходил из дома?

— Нет.

— Ты бывал в Пало-Альто?

— Я в Мексику не езжу.

— Может, достаточно, сержант? — влез в наш диалог Фарбер. — Вы же видите, мой клиент добросовестно сотрудничает с полицией.

— Я хочу взглянуть на его комнату.

Психологи утверждают, что поджог — это метафора мужской сексуальности. Разжигание огня соответствует стадии эрекции, само пламя — собственно половой акт, а шланги с водой, заливающие пламя, — разрядка. Может, это и правда, ведь подавляющее число поджигателей — мужчины, и половина из них подростки.

Оставив юного Ронни Грейсона в камере предварительного заключения, мы с Джейкоби и отцом Рона вернулись в дом Грейсонов. Мы оставили машину на подъездной дорожке у скромного жилого здания, вытерли ноги о коврик перед дверью и поздоровались с матерью Грейсона, смертельно напуганной и готовой всячески нам услужить. Мы отказались от кофе и, извинившись, пошли осматривать комнату Рональда Грейсона.

Я искала кое-что определенное, а именно: катушку спиннинга, любые горючие жидкости и все, что по виду могло принадлежать Малоунам.

Комод Ронни был обшарпанный, словно от Армии спасения: деревянный, оббитый, с четырьмя большими ящиками и двумя маленькими. На комоде стояли лампа, баночки из-под арахиса, полные монет, лежала горка лотерейных билетов со стертым защитным слоем на заветных квадратиках, а также находился автомобильный журнал и красный пластиковый футляр для зубных брекетов. В розетку у двери был включен ночник.

Джейкоби, ворча, снял матрац на пол, выдвинул ящики комода и вывалил их содержимое на пружинную сетку. Обыск дал полдюжины порножурналов, маленький пакет анаши и закрытую пластиковую бутылку с прожженной дыркой в боку. Затем мы открыли шкаф и вытряхнули корзину с грязным бельем.

Мы осмотрели белые плавки, джинсы, грязные носки. Все пахло потом и молодостью, но не бензином или дымом. Я подняла глаза на Винсента Грейсона, который смотрел на нас, стоя в дверях.

— Мы почти закончили, мистер Грейсон, — сказала я, улыбнувшись. — Нам еще нужен образец почерка Ронни.

— Держите. — Грейсон протянул нам блокнот, вытащив его из стопки книг на тумбочке у кровати.

Открыв блокнот, я увидела, что почерковедческую экспертизу можно не заказывать: замысловатый, с претензией почерк Рона Грейсона нисколько не походил на четкие твердые буквы латинской цитаты в томике поэзии, оставленном на лестнице Малоунов. У Рона Грейсона оказалось надежное алиби, и я вынуждена была признать, что он говорил правду. Но гораздо больше тщательно усвоенной манеры наглого умничающего панка-наркомана в этом мальчишке меня тревожило то, что он не спросил о Малоунах.

Почему? Значит, солгал, что не знает их?

Или ему попросту все равно?

— Так что с моим сыном?

— Он весь ваш, — бросил Джейкоби не оборачиваясь и с силой захлопнул за собой дверь с сетчатым экраном.

Я сказала Грейсону:

— Рон остается под вашей ответственностью до суда за хранение кокаина. Мы поговорим с прокурором округа, как обещали, но на вашем месте я бы посадила Ронни под домашний арест. Он нарушает закон и якшается с преступниками. Будь он моим сыном, я бы ни на минуту не спускала с него глаз.

Следующие четыре часа мы с Джейкоби звонили в двери соседям покойных Малоунов, показывая свои значки богатым и еще богаче и пугая их различными вопросами до потери разума. Вспомнить хоть Рейчел Савино, хозяйку внушительного особняка в средиземноморском стиле, красивую загорелую брюнетку лет сорока, в облегающих слаксах и блузке в облипочку. Светлая полоска на правом безымянном пальце говорила, что дама недавно развелась.