Пандора - Сьюзен Стокс-Чепмен

Дора демонстрирует свои изделия, а именитый золотых дел мастер берет каждое и рассматривает со всех сторон, прищуривается поверх очков, чтобы получше разглядеть мелкие детали, аккуратно кладет их на кусок бархата, хмыкает и крякает. Она довольна, ведь, как ей кажется, он восхищен. Но Дора еще не закончила.

– Я понимаю, – говорит она, раскрывая альбом с эскизами, – что все это довольно грубые поделки в сравнении с теми украшениями, которые вы могли бы изготовить в вашей мастерской. Но вы можете увидеть в моих эскизах, чего я пыталась достичь. Вот, – добавляет она, демонстрируя ажурное колье. – Золото и аквамарин. Оно будет выглядеть великолепно и с настоящими материалами, и с фальшивыми, если подобрать нужный оттенок…

Мистер Клементс никак на это не реагирует, и она поспешно продолжает:

– Я счастлива, что могу опираться на ваш опыт. Добавьте дополнительные декоративные элементы, если желаете. Тут подойдут цветы. Возможно, перья, если будет нужно упростить композицию…

– Мисс Блейк, – перебивает ювелир, и его слова теряются в глубоком вздохе.

У Доры внутри все сжимается. Страница альбома выскальзывает из пальцев.

– Значит, вам не нравится?

– Не то чтобы не нравится. Дорогая… – Он умолкает и виновато глядит на нее. – Как бы мне выразиться помягче? Я уделяю тебе время ради твоих родителей, благослови Господь их бессмертные души. Но… – Мистер Клементс пытается изобразить добродушную улыбку. – Твои рисунки, должен признаться, сами по себе прелестны, но я не могу назвать их никак иначе, кроме как прелестными.

– А как же… – обескураженная Дора осекается, но продолжает: – Вы же мне обещали!

Мистер Клементс снимает очки и аккуратно кладет их на прилавок.

– Я ничего не обещал. Я лишь сказал, что посмотрю твои рисунки и, возможно, использую что-то для пополнения моей коллекции.

У Доры округляются глаза. Потом она очень медленно опирается ладонями о прилавок и наклоняется к нему.

– Мистер Клементс, вы же сами предложили мне собрать эскизы в альбом и изготовить некоторые образцы, чтобы продемонстрировать их ценность! Вы, возможно, не сказали мне напрямую, что возьмете их, но, если вы не верили в то, что мои эскизы имеют хоть какую-то ценность, если заранее считали их не более чем прелестными безделушками, которые только и способна придумать слабая женщина, тогда зачем было все это говорить? Зачем дарить мне ложные надежды?

Ювелир складывает ладони и пытается успокоить Дору, но никакие слова не могут унять ее горькое разочарование и уязвленное самолюбие.

– Вы только зря потратили мое время, мистер Клементс. Мое и свое.

Ювелир издает еще один горестный вздох.

– Мисс Блейк… Дора. Я не хотел тебя обидеть. Эти твои изделия… – он указывает на разложенные на бархате образцы, останавливаясь на молочно-голубом камне в колье из канители, – они в самом деле весьма прелест…

– Мистер Клементс, если вы еще раз назовете их прелестными…

– Хорошо, миленькие.

– Разве это не то же самое?

Он поджимает губы.

– Ты выказала большое умение, этого я не отрицаю. То, что тебе удалось сделать из грубых простых материалов, просто удивительно. Но здесь нет ничего уникального, ничего такого, что отличало бы твои работы от того, что мужчины-ювелиры делают уже давным-давно. Мода меняется в наше время так же быстро, как погода, и то, что ты сегодня принесла… Словом, это не годится. Не сегодня-завтра, говорят, придет мода на греческий стиль, а в следующем месяце модными могут стать восточные мотивы.

– Греческий? – моргает Дора.

Мистер Клементс как-то весь обмякает, осознавая свою ошибку.

– Д-да-а…

Он растягивает слово.

– А если я придумаю что-то в этом стиле?

– Мисс Блейк…

– Прошу вас, сэр, дайте мне сказать. Вы же знаете мою родословную, вам известно, чем занимались мои родители. Если я придумаю несколько новых эскизов, а вы их посмотрите, это же никому не повредит, правда? Я сделаю небольшую коллекцию, и если после этого вам все равно ничего не понравится, тогда я брошу свои попытки. Не будете же вы так жестоки, что лишите меня последнего шанса показать, на что я способна?

– Я… – ювелир устремляет на Дору страдальческий взгляд, но она видит, что он дрогнул, и вынимает свою козырную карту. Она трогает брошь-камею около своей шеи.

– Se iketévo[19]. Прошу вас. Ради моей мамы.

Пауза. Дора чувствует, как пульсирует кровь в висках. Мистер Клементс шумно вздыхает.

– Мисс Блейк, ты умеешь настоять на своем. – Выражение его лица смягчается, и он качает головой, признавая свое поражение. – Ладно. Но я ничего тебе не обещаю, – предупреждает он. – Ничего, это тебе ясно?

– Вполне, – отвечает Дора и, взяв свой альбом, шумно его захлопывает. – Но я вам обещаю, сэр, вы не будете разочарованы.

Иезекия же в этот самый момент обуян яростью. Трое братьев Кумб (которые до сих пор всегда были весьма сговорчивы, когда дело касалось денег), ведомые самым старшим из них, едва ли лишат его долгожданного трофея, каковой лежит – так дразняще близко, что до него буквально рукой подать! – перевязанный веревками, на повозке, и впряженная в эту повозку лошадь уже готова доставить его по назначению. Была бы готова, не вмешайся этот баламут Мэттью Кумб.

– Ты же знаешь, как много это для меня значит, – говорит Иезекия, не в силах сдержать умоляющие интонации. – Я слишком долго ждал, и теперь ничто не должно нарушить мои планы. Я уже дважды ее терял, но вы же не лишите меня ее снова?

Мэттью тяжело переминается с ноги на ногу, и под его башмаками скрипит грязный песок Паддл-Дока. Но он не отвечает, и от возмущения шее Иезекии становится жарко, ему даже приходится ослабить узел галстука.

– Вы ведь не заберете это себе, вы же не…

– Нам-то самим это не нужно, – встревает Сэмюэл, самый молодой из троицы.

Но Иезекия не верит.

– Хотите сказать, у вас есть другой покупатель?

Да как они смеют обманывать его доверие?

– Нет, сэр, вовсе нет.

Ну, это уж слишком. Он сжимает кулаки, теряя то хрупкое самообладание, которое тщился сохранять.

– Тогда, черт побери, в какие игры вы со мной играете?

Словно откликаясь на взрыв его эмоций, лошадь фыркает, выпускает две струйки пара в морозный воздух, и Иезекия чувствует, как набухают вены у него на висках. Его лицо, наверное, сильно багровеет, потому что Мэттью наконец отводит глаза.

– Она проклята.

Такого Иезекия не ожидал. Несуразность этого заявления тут же уняла его гнев.