Праздник, который всегда с тобой - Эрнест Хемингуэй

— Это нелегко. Послушай, малыш, пойдем как-нибудь навелогонки. Велогонки были прекрасной новинкой, почти мне не известной. Но мыувлеклись ими не сразу. Это произошло позже. Им суждено было сыграть большуюроль в нашей жизни в ту пору, когда первый парижский период безвозвратно пришелк концу.

Но долгое время нам было хорошо жить в нашей части Парижа,далеко от ипподрома, и делать ставку на самих себя и свою работу и нахудожников, которых мы знали, вместо того чтобы зарабатывать на жизнь игрой иназывать это по-другому. Я начинал много рассказов о велогонках, но так и ненаписал ни одного, который мог бы сравниться с самими гонками на закрытых иоткрытых треках или на шоссе. Но я все-таки покажу Зимний велодром в дымкеуходящего дня, и крутой деревянный трек, и шуршание шин по дереву, и напряжениегонщиков, и их приемы, когда они взлетают вверх и устремляются вниз, слившисьсо своими машинами; покажу все волшебство demifond[16]: ревущие мотоциклы с роликамипозади и entraоneurs[17] в тяжелых защитных шлемах и кожаных куртках, которымиони загораживают от встречного потока воздуха велогонщиков в легких шлемах,пригнувшихся к рулю и бешено крутящих педали, чтобы переднее колесо неотставало от ролика позади мотоцикла, рассекающего для них воздух, и трескмоторов, и захватывающие дух поединки между гонщиками, летящими локоть к локтю,колесо к колесу, вверх-вниз и все время вперед на смертоносных скоростях до техпор, пока кто-нибудь один, потеряв темп, не отстанет от лидера и не ударится ожесткую стену воздуха, от которого он до сих пор был огражден.

Разновидностей велогонок было очень много. Обычный спринт сраздельным стартом или матчевые гонки, когда два гонщика долгие секундыбалансируют на своих машинах, чтобы заставить соперника вести, потом несколькомедленных кругов и, наконец, резкий бросок в захватывающую чистоту скорости.Кроме того, двухчасовые командные гонки с несколькими спринтерскими заездамидля заполнения времени; одиночные состязания на абсолютную скорость, когдагонщик в течение часа соревнуется со стрелкой секундомера; очень опасные, ноочень красивые гонки на сто километров за тяжелыми мотоциклами по крутомудеревянному треку пятисотметровой чаши «Буффало»-открытого стадиона в Монруже;знаменитый бельгийский чемпион Линар, которого из-за профиля прозвали Сиу[18] кконцу гонки он увеличивал и без того страшную скорость, пригибал голову и сосалконьяк из резиновой трубки, соединенной с грелкой у него под майкой; ичемпионаты Франции по гонкам за лидером на бетонном треке в шестьсот шестьдесятметров длиной в парке возле Отейля, — самом коварном треке, где на наших глазахразбился великий Гана и мы слышали хруст черепа под его защитным шлемом, точнона пикнике кто-то разбил о камень крутое яйцо. Я должен описать необыкновенныймир шестидневных велогонок и удивительные шоссейные гонки в горах. Один лишьфранцузский язык способен выразить все это, потому что термины все французские.Вот почему так трудно об этом писать. Майк был прав. Велогонки хороши потому,что там не обязательно играть. Но все это относится уже к другому периоду моейжизни в Париже.

Когда в Париже живешь впроголодь, есть хочется особенносильно, потому что в витринах всех булочных выставлены всевозможные вкусныевещи, а люди едят за столиками прямо на тротуаре, и ты видишь еду и вдыхаешь еезапах. Если ты бросил журналистику и пишешь вещи, которые в Америке никто некупит, а своим домашним сказал, что приглашен кем-то на обед, то лучше всегопойти в Люксембургский сад, где на всем пути от площади Обсерватории до улицыВожирар тебя не смутит ни вид, ни запах съестного. И можно зайти вЛюксембургский музей, где картины становятся яснее, проникновеннее ипрекраснее, когда сосет под ложечкой и живот подвело от голода. Пока я голодал,я научился гораздо лучше понимать Сезанна и по-настоящему постиг, как онсоздавал свои пейзажи. Я часто спрашивал себя , не голодал ли и он, когдаработал. Но решил, что он, наверно, просто забывал поесть. Такие не слишкомздравые мысли-открытия приходят в голову от бессонницы или недоедания. Позднеея решил, что Сезанн все-таки испытывал голод, но другой.

Из Люксембургского сада можно пройти по узкой улице Феру кплощади Сен-Сюльпис, где тоже нет ни одного ресторана, а только тихий сквер соскамьями и деревьями. И фонтан со львами, а по мостовой бродят голуби иусаживаются на статуи епископов. На северной стороне площади-церковь и лавки,торгующие разной церковной утварью.

Если отправиться отсюда дальше, к реке, то не минуешь булочных,кондитерских и лавок, торгующих фруктами, овощами и вином. Однако, тщательнообдумав, какой дорогой идти, можно повернуть направо, обойти вокруг серо-белойцеркви и выйти на улицу Одеон, а там еще раз повернуть направо, к книжной лавкеСильвии Бич-на этом пути не так уж много заведений, торгующих едой. На улицеОдеон нет ни кафе, ни закусочных до самой площади, где три ресторана.

Пока доберешься до дома двенадцать по улице Одеон, голод ужепритупится, зато восприятие снова обостряется. Фотографии кажутся другими, и тывидишь книги, которых прежде никогда не замечал. — Вы что-то похудели,Хемингуэй, — сказала Сильвия. — Вы хорошо питаетесь?

— Конечно.

— Что вы ели на обед?

Меня мутило от голода, но я ответил:

— Я как раз иду домой обедать.

— В три-то часа?

— Я не заметил, что так поздно.

— На днях Адриенна сказала, что хочет пригласить вас с Хэдлина ужин. Мы бы позвали Фарга. Вам он, кажется, симпатичен? Или Ларбо. Он вам,бесспорно, нравится. Я знаю, что нравится. Или еще кого-нибудь, кто вампо-настоящему по душе. Поговорите с Хэдли, хорошо? — Я уверен, она судовольствием пойдет.

— Я пошлю ей pneu[19]. И не работайте так много, раз выедите кое-как.

— Не буду.

— Ну, идите домой, а то опоздаете к обеду.

— Ничего, мне оставят.

— Только не ешьте ничего холодного. Хороший горячий обед-вотчто вам нужно.

— Мне есть письма?

— По-моему, нет. Впрочем, сейчас посмотрю.

Она посмотрела, нашла письмо, весело мне улыбнулась иотперла ящик своей конторки.

— Письмо принесли в мое отсутствие, — сказала она.

Я взял конверт-на ощупь в нем были деньги.

— От Веддеркопа, — сказала Сильвия.