Встать, суд идет! - Наталья Нестерова

– Пока не вашего ума. Я хочу вам предложить должность, с испытательным сроком, естественно, которую прежде занимала Нонна Филипповна.

– Эдуардовна.

– Что?

– Ее звали Нонна Эдуардовна.

Почему-то я произнесла «звали» – в прошедшем времени, словно похоронила женщину. Я не поняла, что мне предлагается. Это было настолько фантастично, что я не могла с ходу поверить.

– Перебивать начальство по пустякам, – погрозил пальцем главный-главный, – нарушение служебной этики.

– Извините.

– Условия работы, оклад и прочее я обсуждать с вами не буду. Они вас не разочаруют. И будущий руководитель тоже понравится. Но я хочу, чтобы вы, Виктория Потемкина, твердо поняли одну вещь. Вам выпал шанс, которого больше никогда не выпадет, потому что в бизнесе все друг другу знают цену. У вас еще нет цены, вам ее нужно заработать. – Он сделал паузу. – Или не заработать. И еще. Вы молодая женщина, вздумаете рожать…

– Нет! – воскликнула я. – Мы пока не планируем детей.

– Вот и лады. Дерзайте! До свидания!

Моя жизнь совершила головокружительный оборот. Зарплата – в пять раз больше прежней, плюс премии – квартальные, по итогам года, «лечебные» к отпуску, плюс медицинская страховка для меня и мужа, плюс мелочи вроде оплачиваемого сотового телефона и машина, не персональная, но каждое утро забирающая меня от дома и вечером возвращающая домой. А руководителем отдела стал Казаков Федор Михайлович, мой любимый университетский преподаватель. Бабушка говорила, что с начальством везет один раз в жизни. Этот раз мне и выпал.

Федор Михайлович не жалел времени, растолковывая мне премудрости финансовой науки. Работать с ним было интересно, да что там интересно – вдохновенно. Мои промашки Федор Михайлович покрывал, а мало-мальские успехи превозносил. У меня было ощущение, как ни смешно звучит, растущих мозгов. Будто мой ум, как растение водой, питается новыми знаниями – растет, крепнет, набирает силу.

Единственной проблемой была влюбленность в меня Федора Михайловича. Натуральная влюбленность мужчины в женщину. Я и в университете замечала, что он на меня поглядывает особенно. Когда же стали работать вместе, чувство его расцвело. «Неровно дышит» – так моя бабушка определяла подобное мужское состояние. «Иногда вовсе не дышит», – добавила бы я. Подниму голову – замер, смотрит с болезненным обожанием. Отвернусь, как будто не заметила.

Чтобы не внушать несбыточных надежд, пресечь возможные объяснения, я изображала молодую жену, пылко влюбленную в мужа. К месту и не к месту вспоминала и цитировала Виктора: он то-то сказал, он вот так об этом думает. Мне это давалось без труда. Я на самом деле очень любила мужа.

Но в нашей семье становилось все хуже и хуже.

* * *

Однажды я ехала домой в автобусе. Рядом, отвернувшись к окну, сидела женщина. Она тихо плакала, изредка всхлипывая.

– У вас горе? – спросила я.

Она покивала головой, а потом помотала. И да, и нет.

– Закон подлости, – сказала она. – И ни разу исключения не было.

– Что вы имеете в виду?

– Если на работе все отлично, то дома обязательно раздрай. Если дома благодать, то обязательно в кассе недостача или контрольная закупка со штрафами. Я в магазине работаю, – пояснила она.

– А сейчас где проблемы?

– Дома. Муж запил со страшной силой, вещи из квартиры выносит. А на работе меня в завсекцией перевели и премию дали.

– Жизнь как зебра, – успокаивающе сказала я. – Черная полоса сменяется светлой.

– Нет. Жизнь – это весы, на которых никогда не бывает равновесия.

Примитивная философия продавщицы мне теперь часто вспоминалась. Ну почему нельзя, чтобы везде было замечательно? Кто виноват и что делать? Я считала, что виноват Виктор, а что делать, не знала. Он конечно же винил меня, но также не знал, что делать.

Как на грех, я забеременела. От мужа скрыла, сделала микроаборт. Я считала, что в данных обстоятельствах, при тех перспективах, которые передо мной открываются, это самое правильное решение. Но Виктор наверняка так не посчитал бы и взбесился. В последнее время он очень переменился. С одной стороны, относился ко мне подчеркнуто вежливо, как к дальней родственнице, с другой стороны, на корню пресекал все мои попытки наладить отношения, выяснить их. Он затыкал мне рот, стоило завести разговор о наших проблемах.

– Я это слышал тысячу раз, – говорил Виктор. – И две тысячи раз объяснял тебе свою позицию. Хватит, надоело!

Однажды заявил мне:

– Твои мозги растут для бизнеса в ущерб нормальной женственности.

Я с ним поделилась своим ощущением «растущих мозгов», и вот так мне аукнулось.

Кроме главных разногласий: моей работы, откладывания ребенка, Витиного прозябания на занюханном заводишке – стали часто появляться, как снежный ком расти, мелкие поводы для ссор. Эти поводы, конечно, давала я. Не купила свекру лекарство, не получила Витин костюм из химчистки, не пришила оторвавшиеся пуговицы к сорочке. А когда мне успевать? И вообще, я не начитанная, не слежу за современной литературой. А когда мне читать, скажите на милость? Я работаю как лошадь и учусь отлично, драю квартиру, обстирываю, обглаживаю и кормлю двух мужиков. Витя не рассыпался бы, покупая продукты по дороге домой. А Максим Максимович вместо того, чтобы газетки читать и телевизор смотреть, мог бы помыть посуду. Не умер бы у раковины.

Максим Максимович никогда не был свидетелем и тем более участником наших ссор. Однако не мог не замечать, что у нас проблемы. Свекор делал вид, что все прекрасно в нашем королевстве.

На его помощь мне рассчитывать не приходилось, хотя часто подмывало попросить об этой помощи – втолкуйте Вите! Максим Максимович, как я считала, меня любил. Как дочь. Я ошибалась.

Несмотря на ссоры, на мужнину холодность, краха я не ожидала, я думала – перемелется. Ведь не бывает супругов, которым нечего перемалывать.

Поздним вечером мы сидели на тесной кухне с Максимом Максимовичем, пили чай. Виктор задерживался. У них на заводе очередной аврал. Когда авралы каждую неделю, то это уже система – полный швах. Только наивный глупец может не понимать.

Максим Максимович, как обычно, рассказывал, какой замечательной была Анна Дмитриевна – тонкой и веселой, умной и затейливой. Они прожили счастливую жизнь. Я слышала это десятки раз. Затейницу Анну Дмитриевну не во что было одеть, чтобы в гроб положить, – ни одной приличной сорочки или трусов без дырок. Я по магазинам бегала, все новое покупала.

Мои мысли были о своем, поэтому я сказала со вздохом:

– Наверное, Виктор хотел, чтобы его жена походила на его маму. Но я совсем другая, у меня не получается.

– Ах, Вика! Вы чудная и удивительная! Вы прекрасная! – Он взял мою руку и поцеловал.